Ширра гибким движением оказался рядом и вопросительно глянул, осторожно коснувшись носом мягко мерцающего риалла. То ли на пробу, то ли зачем еще. Я на мгновение замерла.
— Хочешь его забрать?
Он отрицательно покачал головой.
— Тогда что? Вернуть в прежний вид?
— Шр-р-р!
— Не трогать? Перевесить отдельно?
Ширра досадливо рыкнул, сердясь на то, что не может нормально объяснить, затем настороженно повел мордой в сторону и рыкнул снова. На этот раз — чуть громче. И спустя пару мгновений, отзываясь на его голос, на поляне снова появился Беллри. Кажется, был готов переводить. Правда, показался мне слегка растерянным и немного смущенным такой высокой честью.
Я беспомощно обернулась.
— Беллри, что он хочет?
— Свой риалл, я думаю.
— Мне надо его снять?
— Нет. Ширра не собирается его забирать.
— Тогда что? Убрать в карман? Кому-то отдать на сохранение? Может, действительно вернуть, пока я не натворила чего похуже?
— Просто сожми в ладонях и немного подержи, — тихо отозвался эльф. — Это поможет ему чувствовать тебя везде, куда бы ты ни отправилась. Слышать твой зов. Ощущать боль. Находить даже на другом краю света. Всюду. Он хочет, чтобы ты ему немного помогла.
Я послушно стиснула наши амулеты, ощущая, как легонько покалывает пальцы. Пару мгновений так держала, гадая, сколько именно ему нужно времени и каким образом все будет происходить, но Ширра вдруг удовлетворенно прикрыл глаза, и эльф так же тихо перевел:
— Достаточно. Теперь ты никогда не будешь одна.
— Что? И это все?!
— Да. Вы уравновесили свои риаллы. С этого дня они стали равнозначны и будут послушны вам обоим. Вернее, тебе будут послушны… оба.
— А он?
— Ему хватит своего, — слабо улыбнулся Беллри. — До свидания, Трис. Я тебе больше не нужен.
— Почему? Еще как нужен! Как я, по-твоему, должна с ним разговаривать?! Знаками?
— Раньше у тебя неплохо получалось, — снова улыбнулся эльф и, прежде чем я успела возразить, бесшумно исчез. Как растворился среди зеленой листвы, не потревожив ее ни звуком, ни шорохом, ни простым движением. Словно и не было его тут никогда.
— Гад, — буркнула я, убедившись, что ушастый больше не вернется. — Бросил меня тут на растерзание всяким скоррам. Вот не вернусь к утру, тогда пожалеет. А если вернусь, то пожалеет тоже, потому что я ему потом до конца жизни вспоминать буду. Или это — твоя работа?
Я повернулась к тигру, пряча за внешней бравадой внезапно накатившее смущение, но Ширра и без переводчика понял — насмешливо хмыкнув, толкнулся мокрым носом и, без труда уронив меня на траву, пристроился рядом, положив голову на мои колени и с шумным вздохом вытянув сильные лапы. После чего легонько потерся щекой и негромко заурчал, когда мои пальцы на всю длину зарылись в густую шерсть.
— Не сердишься? — тихонько спросила я, перебирая короткие ворсинки.
— Шр-р-р.
— Это хорошо. А я вот сержусь. На себя.
— Шр-р! — фыркнул тигр, на мгновение открыв глаза и одарив меня выразительным взглядом. Дескать, нашла чем заниматься! Хватит и одной глупости на сегодня!
— Да? Тебе легко говорить! Ты таких дурацких ошибок в жизни не делал! Знаешь, как мне стыдно?!
Ширра неожиданно опустил потемневшие глаза и глубоко вздохнул. После чего уткнулся мордой в мой живот и надолго застыл, жарко дыша в рубаху. Я машинально обняла мощную шею и тоже замолчала, отчего-то не желая разрушать волшебное мгновение тишины. Кажется, мне весь долгий день не хватало именно этого — его присутствия и теплого дыхания на коже, от которого становится так хорошо на сердце.
— Ты замечательный, — шепнула вдруг в мохнатое ухо. — Чудесный. Сильный. И слишком хорошо ко мне относишься, хотя, наверное, не стоит. Спасибо, что еще терпишь такую жуткую свинюшку, как я. Спасибо тебе.
Ширра чуть вздрогнул, но не отстранился. Даже напротив, прижался немного сильнее, находя странное удовольствие в том, чтобы прятать неистово горящие глаза в моей одежде, а передними лапами осторожно придерживать мои руки на собственной шее. Впрочем, какая мне разница? Ему нравится, и это очень хорошо. Может, он когда-нибудь простит меня за сегодняшнюю боль, причиненную по глупости и недомыслию? Может, останется еще немного рядом? Побудет хотя бы до тех пор, пока я не найду свою неведомую родню?
Я тихонько вздохнула и, обняв его крепче, тоже прикрыла глаза.
Ночь длинна, но она когда-нибудь закончится. Луны сегодня не будет, так что мне нечего опасаться. Особенно рядом с Ширрой. Думаю, он действительно единственный, кто сможет меня остановить, если вдруг случится беда. Думаю, на самом деле он один понимает меня до конца. И не боится остаться вот так, поблизости, зная, насколько сильны мои руки и до чего остры спрятанные до поры до времени когти. Он действительно замечательный, хоть иногда и бывает довольно свирепым. Однако, мне кажется, за последние недели немного научился себя контролировать. Сумел справиться со своей бешеной натурой и все чаще остается спокойным даже тогда, когда по-настоящему сердится. Вот и меня сегодня не прибил, хотя стоило бы, наверное. Не нарычал, не покусал, не поцарапал. Стойко выдержал немилосердный холод от моей жемчужины и терпеливо ждал, пока я соображу, в чем дело. Не думаю, что он может причинить мне вред. Верю ему, как ни странно. Больше остальных доверяю и искренне надеюсь, что он побудет со мной еще немного.
Очень на это надеюсь.
Хотя бы до Кроголина.
Белый Город… Двуединый! Раньше я не понимала, почему Южный Форт Приграничья называют именно так. Но теперь, глядя с высоты зеленого холма на его величественные башни, на громадные, окованные стальными полосами ворота, на эти высокие стены из белого камня и разноцветные флаги на вершинах игл городских крыш, наконец-то понимала, почему за глаза Кроголин с уважением зовут Южной Столицей. И почему так много людей считают себя обязанными хотя бы издали взглянуть на этот древний город. Он был действительно достоин восхищения и гораздо более достоин звания столицы, чем кичливая и кричащая на все голоса Ларесса.
Спокойный и несуетливый, Кроголин отличался от нее так же резко, как разнятся между собой благородный, со вкусом одетый владетель обширных земель и неопрятная, хоть и увешанная разноцветными бусами, базарная торговка. От шумной Ларессы за версту отдавало показным, каким-то дешевым богатством, тогда как Белый Город был скромен и полон скрытого достоинства.
Это чувствовалось везде: в безупречно ровной громаде наружной стены, методично прерываемой аккуратными сторожевыми башнями; в мерном чеканном шаге вооруженных до зубов стражей на переходах; в неярком, внушительном блеске их тщательно подогнанных кольчуг; в каждом их отточенном движении, которые даже так, издалека, выдавали опытных бойцов. Это ненавязчиво проглядывалось в мрачноватой черноте великанской горы, к которой плотно прижался одним боком этот огромный город. В грозном рокоте величественного водопада, роняющего свои воды с соседнего обрыва и дающего жизнь этому суровому краю. В четко выстроенных линиях идеально продуманных улиц. В далеком блеске сразу десятка куполов на многочисленных храмах. В мощеных плитах дорог, неброских, но добротных платьях горожан, кольчугах мелькающих посреди простого люда вооруженных людей с цепкими взглядами и обветренными лицами. Это витало в воздухе, как неуловимый аромат древней тайны. Как призрачное марево. Легчайшее кружево творимой за стенами магии, красноречиво свидетельствующей о присутствии тут немалого числа чародеев. Это было везде, даже в ослепительно синем небе, где с самой вышины щедро проливало свои лучи полуденное солнце. И под его победным сиянием Белый Город казался огромной белоснежной жемчужиной, которая, как и моя, уютно покоилась в окружении угольно черных скал, будто в родной колыбели.
