Ознакомительная версия.
На клинке появились пятна ржавчины.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
в которой вехобиты дают дрозда, Щавель понимает язык зверей и даже говорит на нём, а смиренный Жёлудь развязывается на кровь, делом подтверждая, что является достойным сыном своего отца и надёжной опорой Родины
— Поздоровайся, но больше ничего не говори, если тебя не спросят, — предупредил Щавель. — Это Спарта. Здесь все вехобиты, хотя и не все разбойники, но вехобиты, как ни крути. Они в разум входят, только когда дружина село зачистит, и то, пока последний конь за околицу не ступит, а потом опять возвращаются в первобытное состояние.
Ольшаник, густо разбавленный кустами волчьей ягоды, сменился жидким березнячком в палец толщиною. Дорога вывела на покосный луг, за которым чернели избы и вдалеке торчали окультуренные берёзы, веками лелеемые во дворах и вдоль главной улицы. Щавель выбрал дом на отшибе, метрах в ста от деревни, отгороженный от Спарты высоченным запущенным малинником. Изба была двухэтажной, но неумело сложенной и от старости перекосившейся. К избе прилепились какие-то пристроечки и сарайчики, сколоченные из горбыля. Жёлудь не приметил даже крошечного хлева, в котором могла перезимовать свинья. Добротная навозная куча с озерцом тоже отсутствовала, а под стеной скопился лишь хилый наброс, да на воротах прицепилась овечья шерсть, из чего парень сделал вывод, что хозяева не любят обременять себя уходом за скотиной, предпочитая довольствоваться малым.
Из избы, пригнувшись, чтобы не разбить лоб о притолоку, выбрался пожилой мужик, рослый, но грузный. Сосредоточенно глядя в землю и бурча под нос, прошёл к дровянику, не заметив неподвижно стоящих путников. Застучал поленьями, выбирая получше.
— Уйре дика хулда, Камаз (Доброе утро, Камаз), — окликнул Щавель.
Мужик вздрогнул. То ли от неожиданности, то ли от дикого коверканья речи, а, скорее всего, от того и другого вместе. Пугает, когда кто-то встревает в думы, называет по имени, да ещё пытается неумело говорить, даже если всего лишь желает доброго утра. Человек ли он или нежить с болот, набравшая сил ходить под солнцем?
— Э-э, кто это? — мужик обернулся, прищурился, долго всматривался, но, не разглядев, подошёл, прижав к груди полешки.
К великому облегчению, вместо новгородского ОМОН у ворот стояли двое в неказистой одежде, один из которых его откуда-то знал. Это предвещало хороший день, без зачистки, допросов и подмолаживания.
— Хума ешн шун? (Вам что-нибудь надо?) — неуверенно начал он на всякий случай, вдруг ратники незаметно окружили двор и по сигналу ворвутся с булавами наперевес?
— Вулкш мух ду, Камаз? (Как дела, Камаз?) — дружелюбно поинтересовался командир.
— Дик ду (Хорошо), — растерялся мужик.
Жёлудь с интересом изучал настоящего вехобита. Мужик был плечистый, изрядно раздавшийся с возрастом, но ещё сильный. Густая короткая борода стала седой, короткие, стриженные под горшок волосы, сохраняли местами черноту, из-под кустистых бровей напряжённо таращились окаймлённые краснотой глаза.
— Ватаа! (Кошмар!) — выдохнул мужик. — Щавэл, ты?
— Сто лет не виделись, — улыбнулся старый лучник. — Вот, шёл мимо, дай, думаю, загляну.
— Щитоп я здох! — от всего сердца ответствовал вехобит.
— Это мой сын Жёлудь, — представил Щавель.
— Добрый день, — вежливо прощупал зверя на понятки парень и замолчал, Спарта всё-таки. Согласно эльфийское книге «История древнего мира, учебник для 5 класса общеобразовательных учреждений», здесь царили лаконичность и дисциплина, а также стрёмные забавы с лисятами и жестокое обращение с рабами. Кладезю допиндецовой мудрости Жёлудь верил как маме, потому решил не отступать ни на шаг от отцовского наставления.
— Здоров, — ёмко высказался вехобит и пригласил гостей в избу.
Обиталище Камаза изнутри выглядело ещё плачевнее, чем снаружи. Начиная с сеней, пол был застелен овечьими шкурами, небрежно брошенными друг на друга. Зимой это было нелишне — половицы свободно прогибались, обнаруживая отсутствие в полу засыпки. С наступлением холодов в щели, должно быть, изрядно дуло. Однако летом плохо выделанная овчина воняла, а протоптанные в шерсти дорожки свидетельствовали, что половики хозяин не выбивал годами. Кроме подгнивающих старых кож смердело горелым бараньим салом, дрожжами и квашеной капустой. Да ещё перекисшим потом от нестиранных одежд вехобита. Обоняя исключительно богатую симфонию запахов, Жёлудь вычленял самые насыщенные оттенки, даже не пытаясь разобрать остальные составляющие, которые были представлены в диковинном многообразии.
Подстать овчинному размаху громоздилась русская печь, давно не белёная и местами облупившаяся до кирпичей. На боку змеилась трещина, замазанная глиной. Для экономии дров по другую сторону горницы сложили плиту, к которой Камаз ссыпал поленья. Ржавая жестяная труба от плиты тянулась под потолком к вытяжке русской печи, и хозяину приходилось нагибаться, чтобы не снести её головой. У дальней стены, отгораживая от кухни, стоял могучий буфет, когда-то крашеный чёрным лаком, но сильно вытертый. Под окнами лавка, напротив — стол и табурет под ним. Сбоку, возле перегородки, делящей жилую половину, прилепилась багровая тахта с ободранными валиками, застеленная овчинным покрывалом. Перегородку на всю её величину украшала картина маслом — чёрно-оранжевый тигр, крадущийся в высокой изумрудной траве. Пасть зверя была оскалена, демонстрируя клыки с мизинец величиною, алый язык и угольный зев, уводящий в бездонную утробу. Дьявольские жёлтые глаза художник сделал с круглым человеческим зрачком, придав морде зверя осмысленное выражение. Словно глумясь над силами ада, картину обильно засидели мухи, а сверху на раме наросла армированная паутиной пыль. Паукам здесь жилось вольготно, они наплели тенет под потолком, на окне билась муха, жалобным жужжанием оповещая, что завтрак подан, и на зов бежал матёрый крестоносец, готовясь отомстить за осквернение образа своего повелителя.
«Вот он какой, спартанский аскетизм», — подумал Жёлудь, присаживаясь на затёртую сальными портками лавку и стараясь не елозить рукавами о замызганный стол, который со дня сотворения не видел ни кипятка, ни ножа скоблящего. Щавель отказался от еды, удовольствовались квасом и миской зелёного лука, для которого хозяин выкатил массивную зелёного стекла допиндецовую солонку. Отведав шибающей в нос буроватой услады сердца, Жёлудь отметил, что квас перестоялся и уже начинал веселить.
— Рассказывай, — предложил Щавель, незаметно сбивая выскочившего на стол таракана.
Ознакомительная версия.
