И в эдаком мире очутился он, старик, ничего не знающий о нем и ничего не помнящий о себе. Если вникнуть, недолго с ума сойти от отчаяния. Но Тандему не было свойственно задумываться над чем-то одним достаточно долго, чтобы вникнуть хорошенько. Да и не до того ему было. Из домов-уродов вдруг посыпались горохом одинаковые люди в сиротских штанах. Ожили заполонившие дворик мертвые звери, вспыхнули желтыми буркалами, заурчали железными кишками. На самом-то деле это были, конечно, никакие не звери, а самые обычные кареты, просто сила, приводящая их в движение, пряталась у них внутри корпуса. Тандем прикинул, что это могли быть за демоны, – разумеется, чисто теоретически. Дурацкая, совершенно не практичная идея! Сколько же надо магической силы, чтобы запечатать на веки вечные в экипаж подобную мощную и злобную тварь! Причем, заметьте, кормиться сама она после этого не сможет, а жрать должна немерено, судя (маг с неудовольствием принюхался) по густоте и интенсивности отхождения нижних газов. По привычке избавляться не задумываясь от всего, что мешает комфорту, он повелел воздуху очиститься. Хоть бы хны! Кареты продолжали извергать ядовитый дым.
Тандем впервые задумался. Он даже сделал над собой сверхусилие, проанализировав случившееся. Выходило, он был убежден в своей способности заткнуть пасти своре демонов одним мановением мысли. Демоны, однако, не заткнулись. Значит, такая способность была у него раньше, но он ее лишился. Размышлять дальше не вышло, переживания захлестнули мага. Клочки воспоминаний, слишком крохотные, чтобы действительно что-то вспомнить, образы распада, уничтожения, хаоса бешено носились во мраке его сознания, будто злые кометы по новорожденной вселенной. Хаос, хаос! Потеря... Они все потеряли что-то важное. Кто эти «они», в чем состояла потеря – все тонуло не то в тумане неведомого, не то в клубах вонючего выхлопа демонических задниц. Сквозь туман проступали стены домов-переростков, по стенам, мгновение назад одинаковым, грязно-серым, величаво плыли волны алого, рубинового, малинового цвета...
Тандем сморгнул. Палитра сменилась с красной на синюю. Новое шествие сочных, радостных оттенков. Полудетский разум Тандема сразу уловил суть: кто-то шел там, снаружи, за великанским частоколом из домов-башен. Брел неспешно, будто по колено в воде, и вода расходилась кругами, снова и снова накатывалась на каменный и железный мир, ненадолго его оживляя. Тандем безотчетно потянулся вперед и встал бы даже без поощрительного тычка промеж лопаток, столкнувшего его с качалки. Он оглянулся на хмурую женщину – ее хмурая дочь тотчас полезла на сиденье – и бросился к проходу между домами, туда, где шло-двигалось сквозь мир Нечто.
Он выскочил на улицу – и потерялся. Череда домов убегала за горизонт. Должно быть, скорбный умом гигант строил из них, будто дитя из кубиков, бесконечную стену. Сразу несколько дорог, невероятно гладких, вились, будто змеи по весне, сплетаясь, вновь расходясь, взлетая в небо на высоких, неверных с виду подпорках. Дороги были заполонены разноцветными каретами, в недрах которых яростно рычали и выли бесы от нетерпения помчаться во всю мочь. Тандем удивился: к чему делать дороги такой отменной гладкости, обещающей радости стремительной езды, если экипажи по ним все равно движутся медленнее пешеходов. Но и пешеходы оказались поголовно сумасшедшими: солидные мужи, дамы в возрасте, все как один в непотребном платье, неслись в разные стороны чуть не бегом, забыв себя и стыд.
Повернув голову, Тандем засмотрелся на новое диво. Странные обыкновения аборигенов вылетели у него из головы. Ближняя к нему дорога забирала понемногу вверх, будто разгонялась перед прыжком, и вдруг выстреливала в пустоту, распрямляясь мостом невероятной протяженности – дальний берег едва был виден. По реке, едва касаясь воды, несся корабль без единого паруса, а дальше по реке, над самым горизонтом, висел еще один мост, похожий на обломок ажурного наруча. Тандем, погрузившись в созерцание, угодил в поток пешеходов. Его закрутило, зашвыряло из стороны в сторону, как щепку в горном ручье. Толчки, презрительное фырканье, непонятные, но, судя по тону, оскорбительные замечания обрушились со всех сторон. Старый маг едва ли не впервые в жизни почувствовал себя стариком. Его вытолкнуло на обочину, швырнуло на хлипкую стенку крохотного, как паланкин, сарайчика. Сарайчик вонял жареным мясом, прогорклым жиром, простонародным луком, и эти грубые ароматы так раздразнили впечатлительного Тандема, что у него голова закружилась от голода.
– А ну хорош стены обтирать! – раздалось над ухом.
Он отпрянул. В стенке сарайчика, оказывается, имелось окошечко, а в окошечке, в знойном и зловонном аду, истекала соками такая красавица, что пальчики оближешь.
– Чего уставился, хрен старый? – беззлобно осведомилась красавица.
Маг учтиво поклонился прелестной простолюдинке, хотя и не по статусу ей было. Совсем небольшой поклончик, просто как дань уважения чуду вселенной – красоте. И сглотнул слюну. Именно оттуда, из ада, где царила эта женщина, несло головокружительными миазмами. Широкое лицо царицы преисподней едва уловимо дрогнуло.
– Эх, жизнь-то что с людьми делает, – произнесла она ни к селу ни к городу. – Что, бедолага, плохо дело? Податься небось некуда?
Третий кивнул, нисколько не покривив душой. Куда ему податься, он действительно не знал.
– Жрать, поди, хочешь? Ладно, хватай чебурек, благодари дуру-бабу.
– Вы не дура! – возмутился Тандем, с признательностью подхватывая нечто раскаленное. – Вы прекрасны, вы...
– Малахольный, – убежденно произнесла царица. – Как жить-то будешь? Ты бы хоть бутылки собирал, что ли.
– Бутылки?
– Да, да, бутылки, – очень медленно повторила она, будто малому ребенку, и даже руками на воздухе показала плавный контур. – Пивные, по дворам. Тут как раз за углом приемка. Теперь, правда, не разживешься на них, дают совсем мало. Ну да тебе не выбирать. Одежонка, смотрю, у тебя...
И она безнадежно махнула рукой.
– Спасибо, прекрасная сударыня, – пробормотал Тандем сквозь горячее тесто с чем-то скользким внутри и снова поклонился.
– Иди уж. – Женщина сделала строгое лицо. – Иди-иди, нечего тут шляться.
Переживания и голод вытеснили из ушибленного амнезией рассудка Тандема свежее воспоминание о цветных сполохах на стенах домов. Он и не знал уже, зачем кинулся на улицу. Дожевывая чебурек, Тандем вернулся во двор. Там все чудесно переменилось за краткое его отсутствие. Кареты поразъезжались, облако вони от них почти рассеялось, зато через полдвора змеилась длинная шеренга людей в неживописном рубище. Каждый нес печать тяжелой доли – а также грязные сумки с угадывающимся кое-где клетчатым узором. Люди перебрехивались, сумки дзенькали. Сначала Тандем упал духом. У него не было клетчатой сумки, а без этого артефакта, судя по всему, предложенная красавицей карьера ему не светит. Вдруг от макушки до подошв прокатилась и ушла в землю теплая щекочущая волна, от которой закололо в кончиках пальцев и засвербело в носу, и нечто вполне материальное навалилось ему на ногу. Тандем поглядел: набитая бутылками грязная, некогда бело-красно-синяя, сумка. Он подхватил ношу и молодой рысцой поспешил к вратам, куда тянулась людская линия. Врата были ржавыми, в темном проеме едва виднелись составленные в башни одинаковые ящики, на фоне которых, вальяжен и небрит, распоряжался купчишка ну очень мелкого разряда. Люди перед купчишкой, однако, заискивали. Голоса их разом понижались и даже каким-то волшебством очищались от излишней хриплости. Он же, паскуда, держался с бедными горожанами заслуженных лет с такой непристойной грубостью, что вся аристократическая кровь, до последней капли, вскипела в птичьем тельце Третьего мага. Одним рывком преодолев дистанцию до врат, он загородил собой еще более тщедушного старичка и возопил:
