– Вот именно. Остальные бомбы используйте по своему усмотрению – лишь бы врагов положить побольше, но постарайтесь уйти побыстрей: ваша бомба будет сигналом Эйе и Брену поджигать фитили – тут-то и начнется потеха.
Это, конечно, встревожит работорговцев на дальних постах, но тут уж ничего не поделаешь; они должны успеть погрузиться на Ганнесов корабль и отплыть прежде, чем работорговцы их перехватят.
Гном кивнул:
– По мне – вполне дельно.
– Тэннети?
– Я знаю. – Она поглаживала ружье. – Армин. Мне бы только его разглядеть. Потом я вернусь на корабль. В темноте я не так быстра, как Словотский: мне пора идти.
– Нет. – Карл ото всей души желал Армину смерти, но у Тэннети нет гномьего ночного зрения, да и ориентироваться в темноте, как Уолтер, она не умеет. Кроме всего прочего, она нужна ему здесь. – Мне нужен кто-то – прикрывать спину. Ганнес тут подойдет вряд ли.
Она открыла было рот, чтобы возразить, но прикусила язык и лишь мрачно улыбнулась ему.
– Слушаюсь, Карл.
Потрясающе: он снова чувствовал себя молодым. С его плеч словно свалился груз, который он сам не осознавал, что несет.
– Что ж, ребята, – за дело. Уолтер, вход в пещеру…
– Точно там, где и был, когда ты мне рассказывал о ней в последний раз. – Отвечая, Уолтер стягивал с себя сапоги и сбрасывал с плеч одежду. За пару секунд он разделся почти донага. – Эйя, Брен, Ганнес – пошли. Лучше нам устроить представление на тропе прежде, чем пропажу патруля обнаружат.
Четверка Уолтера вошла в воду и бесшумно поплыла к острову.
Карл повернулся к гному.
– Остаемся мы трое. Тэннети – следи за тропой. Ахира, ты куда предпочитаешь смотреть: на запад или восток?
Гном пожал плечами.
– Как скажешь. – Одной рукой он крепко сжал руку Карла, другой похлопал по топору: – Давненько этого не было.
Казалось, прошли часы, на самом же деле вряд ли минуло более получаса, когда Уолтер и Ганнес вернулись, толкая впереди себя мешки.
Ахира и Тэннети следили, не появятся ли другие патрули, а Карл зашел в воду и помог Ганнесу и Словотскому выволочь взрывчатку из воды и оттащить под деревья. Потом вместе с Уолтером и Ахирой они собрали дюжину бомб.
Великан и гном канули в ночь.
Тэннети вздохнула.
– Прибереги вздохи на потом, – заметил Карл. – И будь настороже. – Он повернулся к капитану. – Ну а мы с вами, капитан Ганнес, продолжим собирать бомбы.
– Капитан Гренн… – Ганнес оборвал себя и пожал плечами. – Впрочем, думаю, это уже не важно.
Карл взглянул на тропу. Сколько он помнил по дневным осмотрам, где-то в тридцати ярдах был небольшой, скрытый кустами прогал: неплохое местечко для засады, когда работорговцы рванут к морю.
Но всему свое время.
– Ганнес, ты следил, как мы собирали бомбы для Ахиры с Уолтером?
– Это могу сделать я, – подала голос Тэннети.
– Помолчи. Твое дело – стоять на часах. Ганнес?
Капитан сплюнул.
– Нет. Меня слишком трясет, чтобы за чем-то смотреть.
– Тогда делай, как я. Это не сложно. – Он поманил Ганнеса к себе. – Сперва берешь палочку взрывчатки, осторожно – легче, легче: она запросто может рвануть у тебя в руках, – и вставляешь в торец одну из вот этих металлических штучек. Это детонатор. Потом вот эту вот спичечку… – ну, вот эту другую штучку, – вставляешь с другой стороны.
Смесь на конце фитиля состояла в основном из пороха; детонаторы были из гремучей ртути. Сама по себе взрывчатка была пироксилиновой. Впервые Карл пользовался этими бомбочками, чтобы избавиться от рабовладельческих пушек, но после окончания Холтун-Бимской войны старался не прибегать к ним.
Британцы сглупили, начав использовать пироксилин слишком рано; страшные взрывы на долгие годы отбросили их назад, к черному пороху. Лучше уж пусть переходный период будет подлинней – зато только один.
Ганнес поплевал на ладони, нервно потер их и опустился на колени подле Карла. Протянул руку – и тут же отдернул.
– Нет. – Капитан потряс головой и встал. – Нет. Порой человек должен говорить «нет». Я не могу этого делать. Не могу. Я боюсь этой магии, Карл Куллинан, и не хочу в нее лезть, – Ганнес скрестил руки на груди.
– Ты ведь не собираешься бросить нас, правда? – тихо, холодно осведомился Карл Куллинан. На лице его возникла тень мрачной усмешки. Обычно от нее кровь застывала в жилах.
Это помогло. Даже при свете звезд стало видно, как побледнел Ганнес.
– Нет-нет, – забормотал капитан. – Я просто не хочу иметь дело с этим. И все.
Карл пожал плечами:
– Тогда повернись на запад и неси стражу. Я закончу сам.
Ганнес встал на часы, а Карл занялся сборкой бомб. Ему оставалась еще примерно половина, когда Тэннети заговорила.
– Карл, мне послышалось…
Что-то просвистело мимо Карлова уха.
Речь Тэннети оборвалась коротким вскриком – в живот ей вошел арбалетный болт; скрючившись, роняя капли крови, она рухнула на песок.
– Та хават, Карл Куллинан, – раздался свистящий шепот. – Только шевельнись – ты умрешь.
Два коренастых воина вышли из темноты. У каждого было ружье и настороженный арбалет. Ближний из врагов закладывал в свой новый болт.
Аваир Ганнес – лицо еще бледнее, чем раньше – повернулся к Карлу.
– Я смотрел, Карл Куллинан, но…
– Тихо, – прошипел рабовладелец. – Карл Куллинан, сделай шаг и поставь эту штуковину на песок. Потом отойди назад. Или можешь подраться с нами – и умереть здесь и сейчас. Это не имеет значения. – Он одарил своего спутника быстрой усмешкой. – Мы взяли его, Чазет.
– Осторожней. Делай, что он сказал, Карл Куллинан. Или умри. – Работорговец чуть пожал плечами. Ему было все равно.
– Позвольте сперва дать ей целительный бальзам, – сказал Карл. – Бутыль вон там, в торбе.
Тэннети почти не шевелилась, глаза ее остекленело смотрели на него. Но даже при свете звезд он видел: на шее бьется жилка.
– Нет. Я избавлю ее от страданий, если хочешь. Но сперва – поставь эту штуковину на землю, или умрешь.
Тяни время, думал он. Все равно больше ничего не остается. Эта парочка явно знает, что делает.
Карл сделал три медленных шага от взрывчатки и осторожно опустил бомбу на песок.
– Что теперь, Чазет? Можно мне?…
– Давай. Только сперва поднимись и отойди, Карл Куллинан.
Чазет вытащил из поясной сумки рог, поднес к губам и протрубил. Звонкий, чистый звук разорвал ночь.
От этого чистого звука у Карла Куллинана оборвалось сердце.
Я начинаю относиться к смерти и уничтожению тысяч людей как к какому-то пустяку, и говорю себе: возможно, это и к лучшему, что мы стали так черствы.
