– Теперь полюбишь меня! Здесь тебе никто не поможет.
Но Леля тихо ответила:
– Не берут любви силой, не вымучивают угрозами. Жалко мне тебя, неразумного: никогда ты не поймёшь, что это такое. Да ведь и сам расправы не минуешь…
– Вот испугала! – засмеялся Змей и принялся хвастаться: – Да кто со мной может сравниться? У меня мёртвый клык в челюсти, кого укушу, того заморожу! Гляди лучше, какой я богатый!
За руку потащил чуть живую Богиню Весны из двери в дверь, из пещеры в пещеру. Стал показывать ей зелёные смарагды, огненные рубины:
– Всё тебе подарю! У твоего Перуна в помине нету такого богатства, одна золотая секира, и ту скоро отниму. Да на самого меня посмотри – ну чем не хорош?
Но Леля отворачивалась и от Волоса-раскрасавца, и от бесценных камней:
– Травы зеленее смарагдов, земляника милее рубинов. А сам ты мне и вовсе не нужен…
Что делать? Замкнул её Змей в самой дальней пещере, запер на семьдесят семь крюков, побежал к Моране за советом. Недолго думала ведьма, научила его заговору – привороту-присушке неодолимой, потребовала:
– А ну, повтори!
Чего в охотку не сделаешь! С одного раза вошли в память Волоса трудные колдовские слова. Бегом прибежал назад к пленнице, выпалил:
– Выпускаю я силу могучую на Лелю-красавицу! Сажаю силу могучую во все суставы и полусуставы, в жилы и жилочки, в её ясные очи, в белую грудь, в ретивое сердце, в руки и ноги! Будь ты, сила могучая, в Леле-красавице неисходно; жги ты, сила могучая, её кровь горючую, её сердце кипучее на любовь ко мне, Змею Волосу, молодцу полюбовному! А была бы она, Леля-красавица, во всём мне, полюбовному молодцу, всю жизнь покорна-послушна! А не могла бы она ни заговором, ни приговором отговориться, не мог бы отговорить её своим словом ни стар, ни млад человек! А кто из моря всю воду выпьет, из поля всю траву выщиплет, и тому бы мой крепкий заговор не превозмочь, силушку могучую не увлечь. Ну что, любишь меня?
И ведь ждал Скотий Бог – вот сейчас упадёт ему Леля прямо на грудь, припадёт устами к устам. Ан ошибся. Не шелохнулась Богиня Весны, даже не подняла глаз. Словно и не коснулся её крепкий заговор, неодолимое волшебство. Не умели смекнуть Морана и Волос: могуч заговор против ветреной девки, что гуляет об руку нынче с одним, завтра с другим, никак не выберет молодца… Не ведавшему любви откуда же знать – никаким колдовством не смутить верного сердца и чести не преклонить!
Поспешил Волос снова к наставнице, и та дала новый совет:
– А ты прими облик мужа её. Обмани.
Попробовал Змей – и до того вышел похож, что попятились, испугавшись, сами Чернобог и Морана: Перуновы чёрные кудри, Перунова огненная, клубящаяся борода! Даже Леля мало не обманулась, вскочила с радостным криком… но вовремя приметила глупые радужные глаза и отворотилась:
– Поди прочь, не нужен ты мне…
Тогда Змей затопал лапами так, что со свода пещеры посыпались разноцветные камни:
– Сейчас мёртвым зубом кольну! Сделаю ледышкой навеки!
Еле-еле Морана его за хвост оттащила:
– Погоди, пускай сына родит, мы его к рукам приберём.
Так и сделали. Минул срок, разродилась Богиня Весны в неволе, в тёмных пещерах. Не было рядом ласковой Матери Лады, не было любимого мужа. Никто не помог, не утешил, не приободрил. Слезами умыла юная мать малыша, собственным золотым волоском повила пуповину. Не досталось обрезать её на топорище отцовской секиры, чтобы во всём стал подобен Богу Грозы… Едва успела Леля приложить сына к груди и неверной рукой сотворить над ним оберег – громовое колесо, – как ворвалась Морана, расслышавшая сквозь толщу двери ненавистный клич жизни – первый младенческий крик:
– Змей, бездельник, беги скорее, где ты пропал!
Мигом появился Змей. И Леля отчаянно обхватила сына, закрыла собой:
– Не отдам!..
Но глубоко уколол её змеиный зуб, ледяной гвоздь, и Морана выхватила мальчишку из материнских замерших рук. Дитя надрывалось криком, колотило её крохотными кулачками и тянулось к прозрачной холодной глыбе, где в глубине, как живая, видна была Богиня Весны.
– Ничего! – прошипела Морана. – Скоро забудешь!
А далеко-далеко от Железных Гор, в широком солнечном мире, стали никнуть и закрываться цветы, начала увядать шёлковая молодая трава.
Заход Солнца
Не дозвавшись любимой, встревоженный Бог Грозы разослал по белому свету быстрые ветры, снарядил в дорогу стаи зорких разведчиков-птиц. Сам же поспешил к Солнцу:
– Выручи, брат! Не пришла домой Леля, попала, верно, в беду. Твоё око всевидящее, помоги отыскать!
– Погоди, – сдвинул брови Даждьбог. – Неужели нету её ни в ирии, ни на Земле?
– Нету! – горестно ответил Перун. – Мать Земля говорит, подняло мою Лелю словно бы вихрем… а в Небе я и сам вижу, что нет!
Сговорились братья: Даждьбог поглядит в Исподней Стране, а Перун полетит к Морскому Хозяину – вдруг в гости зазвал.
И вот вечером, направляясь к закатному Океану, Даждьбог посмотрел на вершины Железных Гор и вдруг вспомнил виденное недавно: Змея Волоса, мчавшегося стремительно, как от погони. Бог Солнца тогда проводил его издали взглядом – летит себе, и пускай, – теперь же забеспокоился: а спроста ли летел?.. И повернул коней к бездонной пещере, к логову чужих тёмных Богов, туда, откуда выносили когда-то Месяц, раскроенный пополам.
Чернобог и Морана встретили гостя ласковей не придумать:
– Редко жалуешь нас, Податель Благ, Даждьбог свет Сварожич! Совсем дорожку забыл!
– А что Волоса давно не видать? – спросил их сын Неба. – Здоров ли?
– Ох, не здоров, – пригорюнилась коварная ведьма. – В лёжку лежит, вот-вот совсем душу из-ронит… Может быть, навестишь его, князь Огненный Щит? Ты ведь куда ни оборотишься, всё оживает…
…Если бы Добро не было бесхитростным и доверчивым, если бы оно всюду подозрительно высматривало обман – оно уже не было бы Добром. Вошёл светлый Сварожич в сумрачные пещеры, под низкие своды, не помня прежних обид, поспешил за Мораной к ложу больного Волоса… А хитро подученный Волос прокрался тёмными переходами—и сзади прыгнул на лучезарного гостя, как лютый зверь из засады! Ударил в спину мёртвым клыком!..
Вздрогнул, зашатался Бог Солнца… но всё-таки обернулся к вероломному Змею и успел посмотреть ему прямо в глаза:
– Будет проклят твой род…
Но ударил Волос ещё раз и ещё, и оставили Сварожича силы, рухнул он на каменный пол, и долго метался меж стенами, затихая, звон золотого щита.
Чернобог и Морана снесли сына Неба в тот же дальний покой, где лежала в прозрачной глыбе замученная Богиня Весны. И оставили подле неё, в таком же хрустальном гробу. Только у Лели на нежном лице застыло страдание, а Даждьбог смотрел изо льда сурово и гневно, и уста как будто ещё силились досказать проклятие до конца…
Вот когда исполнилась давнишняя Змеева прихоть. Больше никто не мешал ему взять блестящий солнечный щит и играть, пока не прискучит. Но без хозяйской руки золотая святыня начала быстро тускнеть, покрываться тёмными пятнами. И скоро прокудливый Волос забросил её в тот угол пещер, где стояла колесница Даждьбога и жалобно ржали золотогривые кони. Змей ощерил на них ледяной зуб и дохнул – остались они стоять покрытые инеем вместо попон, неподвижные, неживые. Не восходить больше Солнцу, не радовать Землю и Небо горячим светлым лучом…
Последняя гроза
Скоро понял Перун, что лишился не только жены, но и любимого брата. Не появилось ясное Солнце ни на другой день, ни на третий. Стоял над Землёй мрак чернее и гуще, чем прежде бывало в самую непогожую ночь. В обычной ночи отблески света всё-таки долетают из Кромешного Мира, отражаются от небесных высот. А теперь не было не то что отблесков – сам светоч угас. Только звёзды смотрели с осиротевших небес, да гремучие молнии вспарывали темноту от небоската до небоската – и гасли, ибо у молний жизнь коротка.
Как же пригодился тогда Перуну молодой Месяц, несчастливый жених сестрицы-звезды! И то сказать, когда запрягал он белых быков и выплывал в вышину – казалось, наступил день.
