Ознакомительная версия.
– Нафту везти в бурдюках, – Семён потёр лоб, соображая. – Лес, опять же, орехи...
– Провоняем нефтью, – недовольно возразил Разин, – а лес и вовсе везти не с руки – пупы разошьются. Может, шёлку набрать, его у нас знатно поймано.
– Шёлк в Ыспагани свой получше здешнего, – не согласился Семён. – Шёлк отсюда на Москву идёт и в Веденесию через Трапезун и Ляп-город. А на Ыспагань лесной мёд отправляют, вощину... – Семён помолчал, вспоминая, – ещё посуда деревянная ценится, только её здесь делать не могут, только бочки да ушата. А им мисы нужны, ставцы, кумки, чашки расписные... Ложки тоже, какие потоньше, полубоские.
– Тьфу, пропасть! Да что, у них своих лошкарей нет? Работа грошовая – баклуши бить, с неё и барыш копеечный!
– Э, нет! Работа, может, и недорогая, а из чинары ложки не вырежешь, тут липа нужна. На востоке деревянная посуда наравне с медной идёт. Это в Нижнем она дешева, так за морем и телушка – полушка.
– Вот оно как, – досадливо молвил старшой. – А я гадал, с чего это персидские гости у Макарья на щепной товар бросаются? Знал бы – захватил всякой всячины. А так, видно, не судьба нам лошкарничать. Придётся здешним товаром пробавляться. Так что пройдись завтра по амбарам и присмотри кой-чего годного. А в четверток, помолясь, выедем.
Так и вышло, что через пару недель шестеро знатоков фарси, перерядившись гилянскими купцами, подъезжали к шахиншаховой столице – славной Ыспагани. Семён, прежде бывавший здесь, стал в караванишке как бы за главного: разбирался с таможней, скупо платил на заставах, ежеминутно поминая Аллаха, доказывал что-то начальным людям. Степан Тимофеевич, слушая скаредные речи, только крякал от восхищения.
– Тебе, Семён, и впрямь не казаковать, а гостевать с руки. Нажился бы торговлей...
– Нет уж, – отмахивался Семён, – побродил на своём веку с барышниками. Мне эта торговля поперёк глотки стоит. А что с аскерами торгуюсь, так если с ними не торговаться, то они сразу недоброе заподозрят.
Расчёт прост – кто деньгой сорит, тому она легко досталась. А лёгкая деньга по всему миру одна – ворованная.
На такие слова Разин морщился, но терпел. А что сказать, если и впрямь живёшь на воровские деньги?
Шёл караван борзо, так что вскоре увидали на горизонте минареты ыспаганских мечетей. Город в Ыспагани плохонький, из глины насыпан, а посад столь велик, что в русских землях такого не найти. Лавки каменные в два этажа с арками, майдану края не видать. Бедный люд в посаде теснится в каменных домах, а кто побогаче – беки да тюфянчеи, те строят деревянные дворцы от столицы в стороне, среди садов. Сам шах так же живёт. Там же, неподалёку от города, стоит и невеликий дом богатого купца Мусы. В доме этом Семёну бывать не приходилось, едва объявившись в родном городе, Муса передавал раба судейским, и всё время, покуда хозяин жировал среди домашних, Семён кормил вшей в темнице. Однако где стоит купеческий дом – знал. Болтливый мавла однажды при выезде из города показал жилище Мусы. И теперь, как жених о встрече с невестой, мечтал Семён, чтобы купчина оказался в семейном кругу. Чего бы только не отдал за таковую удачу... о том ведает знающий душу людей.
Остановились путники в караван-сарае неподалёку от базарной площади. Арендовали лавку, раскинули товары. Расторговывались по дешёвке, как бы не ради корысти, а для знакомств и деловых связей. Такое поведение никого не удивляло, богатый гость на новом рынке, бывает, в ущерб себе торгует, лишь бы народ его запомнил и потом по старой памяти пошёл к щедрому торговцу в те дни, когда цены поднимутся. Убыточная торговля очень устраивала тароватого атамана. Сам Разин в лавке, считай, и не бывал, просиживал в чайхане, беседовал по душам с городской шелупонью, выспрашивая, о чём в городе болтают, быть ли войне, сколько в округе войск, где шах-севены квартируют и споры ли на подъём. Военные тайны завсегда лучше у ветошных людишек узнавать: денег им платить не надо, а о дворцовых делах они наслышаны не хуже вези-рей. Везир, может, ещё и соврёт, а оборванцу зачем врать? – он государевых секретов хранить не клялся.
Семён распоряжался в лавке, говорил с гостями, лгал и божился, казалось, весь был в торговле, а сам только о Мусе и думал. Среди захаживавших в лавку торговцев видел Семён знакомые лица, тех, кто с Мусою дело имел. Гости Семёна не узнавали, глядели уважительно, вели долгие речи. Семён им вторил, а сам хотел, но не решался спросить о главном.
Наконец товар начал иссякать, а Разин успел узнать всё, что было ему потребно. Начали собираться в обратный путь. Залежалые остатки привезённого продали за пустую цену на вес, батманами. Наутро назначили отъезд.
Этого дня и ждал Семён для сведения счётов. Предупредил батьку, получил доброе согласие и пошёл на встречу с Мусою. В кисете нёс огниво и изрядный запас трута, на поясе висел осетинский кинжалец, а сабля привычно была скрыта от нескромного взгляда.
Дом Мусы находился неподалёку от Тевризской дороги. Семён поднялся на холмик, с которого Ибрагим указывал плоскую крышу купеческого гнезда, огляделся. Недоумённо потряс головой, прошёл немного вперёд, зорко вглядываясь в буйную зелень садов. Может, местом ошибся? Где дом? Ещё прошёлся по дороге, стараясь смирить колотящееся сердце. Вот ведь, думал вовек не позабыть, где аспид нору устроил, а на деле – не найти, словно леший по округе водит.
Семён отловил взглядом босоногого мальчишку, спешащего куда-то по неотложным мальчишеским делам, щёлкнул пальцами. Бача немедленно понял знак, подбежал, готовый на посылку и на всякую иную мелкую услугу.
– Слушай, – растягивая слова, произнёс Семён. – Я ищу дом моего знакомого купца, рыжебородого Мусы. Он должен быть на Тевризской дороге. Не знаешь ли ты такого дома?
Мальчишка на лету поймал брошенную монетку и с готовностью ответил:
– Так он здесь уже полгода не живёт. Осенью пожар случился, и дом по воле Аллаха сгорел дотла. Ханум Гюльнаб, матушка хаваджи Мусы, погибла в пламени. Она была очень стара и много лет не могла подняться с постели. Слуг дома не оказалось, и старуха сгорела вместе с домом.
Сияющий небосклон качнулся и обрушился на неудачливого мстителя.
– Покажи, где это было... – через силу проговорил Семён, бросив мальчишке ещё один медный фельс.
– Слушаю и повинуюсь! – с готовностью вскричал босоногий и, призывно махнув рукой, свернул на неприметную тропку.
Значит, правильно Семён нашёл место, не ошибся. Вот только дома на месте уже нет.
– Хозяин-то уцелел? – как бы невзначай спросил Семён.
– Так его дома не случилось, – не оборачиваясь, протараторил мальчишка. – Он и прежде домой раз в пять лет приезжал, не любил дома бывать. А где теперь живёт – никто не знает.
Ознакомительная версия.
