Ознакомительная версия.
– Под городом летних дворцов тьма. Шахиншахов летний дом тоже тут. Как бы людишки оттуда не утекли вместе с добром. Лучшие аманаты во дворцах живут.
– Валяй! – крикнул разгорячённый атаман. – Бери человек сто и ступай. Шахские палаты тебе дарю!
Охотники нашлись быстро, и вскоре отряд, набранный с бору по сосенке, спешил сквозь масличные рощи в сторону от разоряемого города.
Тревожные вести галопом скакали впереди пешего отряда, и, когда казаки добрались к летним дворцам, их встретила запертая решётка, по ту сторону которой маялся прошлый Семёнов знакомец – дворцовый улем в зелёной чалме. Рядом, отступив на пару шагов, топтался другой приятель – старый садовник, не сменивший, кажется, с тех давних пор ни драного халата, ни стоптанных до дыр сапог, ни истёртого жёсткой землёй кетменя. Позади этой несхожей пары выстроилось человек семь аскеров. Двое стояли с заряженными пищалями, но даже у стрельцов вид был самый несчастный. Ясно ведь, что узорная решётка супостата не удержит, а биться против этакой орды – только себя понапрасну губить.
– Воины! – протяжно крикнул улем. – Вспомните, что вы присягали верно служить царю царей! Вы клялись на ваших священных книгах и сполна получили жалованье из казны. Великий грех – нарушить присягу. Такое не водится ни между правоверными, ни среди христиан. Заклинаю вас вернуться в указанное место и честно нести службу!
– Ребятушки! – перевёл слова ходжи садовник. – Мулла не велит бунтовать. Приказывает вернуться откуда пришли и сидеть мирно.
– Погоди, ата, – остановил невольного толмача Семён и, повернувшись к мулле, выкрикнул: – Не тебе, ходжа, о грехах пенять! Ну-ка, вглядись, узнаёшь? Ведь это с твоего благословения шахские слуги меня в мечети вязали! Теперь скажи, кто из нас двоих злейший веропреступник?
Скорей всего мулла не признал Семёна, которого видал мельком больше десяти лет назад, но самого случая, разумеется, забыть не мог. Мулла попятился, прикрываясь рукавом, следом попятились солдаты.
– Аида, хлопцы! – крикнул Семён и первым полез через узорчатые ворота.
Улема Семён догнал возле самых дворцовых стен, несильно стукнул кулаком в шею. Ходжа немедленно упал, постанывая, пополз к ногам страшного казака, ожидая жестокой гибели и не надеясь вымолить пощады. Семён сдёрнул с плешивой улемовой башки зелёный шёлк богатой чалмы, крикнул: «Не тебе, паршивец, верой кичиться!» – и, пнув стонущего ходжу в рёбра, побежал к запертым дворцовым дверям, огромным, в три человечьих роста, искусно изукрашенным тонкой резьбой, какую в ином месте не вдруг и поглядеть удастся.
– Ломай! – выкрикнул Семён, ударяя в яровчатые плахи дверей.
– Пусти, пособлю! – попище Иванище стал рядом, двумя руками вздел пудовую булаву и обрушил тяжкий удар по хрустнувшей дверной красе. После третьего удара дверь с грохотом обрушилась, и Семён вместе с другими казаками очутился в покоях бостанпаши. Казаки с радостными криками помчались по комнатам, срывая бархатные занавеси, запихивая в торбы серебряные светильники, кальяны с мундштуками тёмного индийского янтаря, всё, что можно снять с места и, унеся, превратить в червонцы. Но Семёна добыча не влекла, он искал старого обидчика. В одной из комнат углядел горбатого карлика, испуганно зарывшегося в подушки, ухватил его за ворот испанского камзола, выдернул на свет:
– Где паша?!
– Там! – пискнул карлик, отмахиваясь ручонками. – В дальние комнаты побежал, где слуги!...
Семён швырнул горбуна обратно в кучу подушек и поспешил дальше.
Управляющий летними дворцами везир Васаят-паша дрожал, закрывшись в одной из комнат на женской половине дома. Почему-то казалось, что сюда тати не ворвутся, хотя что их может остановить, неверных... закон не для них писан. Крики, грохот, шум несусветный всё ближе, Васаят хотел с испугу под подушки лезть, как за минуту до того прятался его шут, да не смог, не карлик всё-таки... Вот что-то грохнуло за дверью, и в проёме появилась страшная фигура, грязная, оборванная за месяцы бесприютного житья, но исполненная силы и злобного торжества. В дочерна загорелой руке тонко изгибается сабельная сталь.
– В-ва!... – застонал раб божий Васаят.
– Здравствуй, Василий Яныч, – недобро усмехаясь, проговорил разбойник. – Не ждал встретиться?
– Семён... – ошеломлённо пролепетал везир, – Сёмушка, не погуби...
В тёмном коридоре вновь что-то грохнуло, и в покои ворвался Игнашка Заворуй.
– Сёмка! – заорал он. – А я гадаю, куда ты подевался? Ба! Да никак ты самого бостан-пашу словил? Волоки его на струг, пусть выкуп платит, Токо смотри, меньше чем за сто червонцев не отпускай!
– Я заплачу... – заторопился Васаят. – Я больше заплачу, двести дам...
– Погоди, – прервал Семён. – Ну-ка, Игнат, вглядись в стервеца, узнаёшь?
Игнашка застыл, вытянув шею по-гусиному, а потом изумлённо протянул:
– Да никак это Васька Герасимов?! Ишь куда заполз, сукин кот! Ну, тогда с тебя все пятьсот золотых.
– Погоди, – вновь остановил приятеля Семён. – Мне ещё с него за старое спросить надо, и не только за то, что он нас татарам сдал, за ним долгий список тянется.
– Верно! – радостно возопил Заворуй. – Ну-ка, посторонись, я его счас рубану!
– Да погоди ты! – прикрикнул Семён. – Мне с этой мордой сначала кой о чём поговорить надо. Ты с ним, как с корабля прыгнул, так и не видался, а у меня есть о чём беседу беседовать.
– Ну, валяй, – согласился покладистый Игнашка. – Только не долго проклажайся, а то хлопцы всё добро растащат, тебе не останется...
Игнат сорвал сo стены медную курильницу, осмотрел, плюнул презрительно и, бросив дешёвку на пол, канул в полутьме за дверью.
– Семён... – изнывал Васька, дрожа от смертного ужаса и не зная, как умолить злого казака. Хотел по отчеству обратиться, так ведь не знал отчества, зачем оно крепостному мужику? И Василий, одурев от страха, забормотал вовсе несусветное: – Семён-ага, Христа ради, Аллах акбар! Отпусти душу на покаяние!
– Душу, значит, на покаяние... – Семён улыбнулся, вспомнив отчего-то дьяка, допрашивавшего его в сыскной избе. – А скажи-ка ты мне, Васаят-паша, о чём ты прежде думал, когда душу свою шайтану прозакладывал? Когда я к тебе с просьбишкой приполз, где твоя душа была?
– Виноват, Сёмушка, спужался я тогда, думал, ты убивать меня пришёл.
– Это я сейчас тебя убивать пришёл, а тогда хотел о Дуняше спросить, не знаешь ли, что с ней сталось.
– Не знаю, Сёма, истинный Христос, не знаю!
– Брешешь. Я с Фархадом полугода не прошло как говорил. Ты Дуньку себе за долги забрал. Так-то. Истинный Христос всё видит и врать не велит.
– Неправда! – Василий трясущимися пальцами распустил кушак, скинул шальвары, заголив покалеченный срам. – Гляди, Сёма, что они со мной сотворили, ироды! Ну сам посуди, зачем мне твоя Дунька?
Ознакомительная версия.
