Дэйв Дункан - Император и шут

– Для регента это будет большим сюрпризом, – кашлянул Боджи. – Я надеюсь, ты пошлешь ему записку, предупредишь его?

– Нельзя этого делать! – встревожился Ипоксаг. Он даже я завозился в кресле и поменял положение ног. – Если Олибино заподозрит, что Иносолан в Хабе, тогда она исчезнет из Хаба, и Боги знают, где она будет, живая или мертвая. Эшло, ты увидишь регента раньше, чем любой из нас. Оброни ему намек, что я готовлю корзину тухлых яиц, но не касайся подробностей. Ему достаточно мимолетного предупреждения, чтобы сориентироваться в ситуации.

Вельможа и не подумал отказываться, хоть и не просиял от счастья, получив подобное поручение. Снова Инос поразилась могуществу сенатора.

– Олибино – не единственный, кто окажется приперт к стенке. Итбену придется объявить недействительным королевский сан нашего несчастного кузена Анджилки. В этой ситуации Калкор вынужден будет взять обратно свой вызов на дуэль с королем Краснегара и оставить в покое беднягу Анджилки. А это очень хорошо, потому что вся история с дуэлью попахивает колдовством… кроме того, Калкор…

Вдруг хмурое выражение лица сенатора сменилось улыбкой, и он спросил:

– Скажи, Инос, быстро ли ты бегаешь? Любопытно, сколько стоит тролль? Кузен Азак, не желаешь ли, из соображения экономии, взять на себя защиту августейших интересов своей жены? – В шутливом тоне Ипоксаг еще раз подчеркнул невозможность объединения султаната и королевства, двух владений, расположенных на противоположных концах света, а от Азака с тонкой ловкостью интригана потребовал немедленного выбора между ними, лишний раз напоминая джинну, что он, варвар и чужестранец, допущен к высокой политике, творимой этими горожанами, собравшимися в гостиной.

Варвар оказался достаточно хитер, чтобы распознать все это, и, сжав челюсти, молча выжидал. Гости тоже ждали.

У Инос заныло сердце. Она не сомневалась в ответе. Выбор был ясен, неизбежен, абсолютно разумен и на редкость логичен. Кто же предпочтет голым аристократическим скалам жемчужину Весеннего моря?

– Думаю, моей жене следует отказаться от какихлибо притязаний на Краснегар, – заявил Азак.

Взоры всех обратились на Инос. Ошеломленная, она молчала. Конечно, ее отречение решило бы многие проблемы, но не ее личные. Регент, несомненно, был бы доволен, а Ипоксаг избавился бы от неприятностей. Собственно, ее замужество уже требовало от нее отречения от короны Краснегара. Инос вспомнила об отце и почувствовала себя виноватой, ведь она дала слово заботиться о королевстве – но потом поклялась Богам Брака быть верной Азаку… К тому же Инос сомневалась, примут ли ее в Краснегаре, признает ли Нордландия, ей даже не было известно, сколько от ее королевства оставили импы.

И все же в глубине сердца жила крохотная искорка надежды. Воскрешение Инос из мертвых давало ей последнюю возможность снова увидеть Краснегар. Она решила не отказываться от короны до тех пор, пока ее не обяжут сделать это.

– Я бы предпочла подождать, пока мой муж не обратится к Четверке, – сообщила она.

– Хороший ответ, – кивнул Ипоксаг и, кажется вздохнул с облегчением. – Теперь Калкору придется отложить поединок до тех пор, пока Четверка не решит дело Азака. Должен признаться, я был не в восторге от мысли, что нашего кинвэйлского кузена зарубят топором на одре болезни, а я уверен, тан на это способен. Хорошо, что завтра мы сможем задержать это возмутительное состязание. Регенту это понравится. Пожалуй интермедия с нашим участием – единственный яркий лучик во мраке!

Сенатор поднялся и, повернувшись лицом к собравшимся, объявил:

– Завтра я представлю Инос на Эбнилино поле. Я уже объяснял, почему это необходимо делать публично. У когонибудь есть вопросы, замечания или советы? – Ипоксаг внимательно оглядел непроницаемые лица. – Высказывайтесь! Ситуация сложная и чревата для нас крупными неприятностями. – И все же ответа не было. – Нет? – еще раз с довольным видом переспросил сенатор. – Что ж, тогда я предлагаю всем как следует выспаться. Морд о’Грул против Калкора – эта новость, несомненно в мгновение ока облетела Хаб. Утром народ запрудит улицы, всем посмотреть охота. Так что, собираясь на поле, учтите наличие хаоса по дороге.

Гости поднялись и начали расходиться, незаметно для самих себя разбиваясь на группы.

Некоторые подходили к Азаку и Инос с пожеланиями удачи. Джинн был явно изумлен столь щедрой дружбой, оказываемой ему изза его жены. Внешнее спокойствие Азака не обмануло Инос. Она видела, что его грызут сомнения и подозрения. Джинны не хуже гномов страдали мнительностью. Однако Азак был исключительно любезен, он умел держать себя в смешанном обществе. Султан не верил в искренность импов и считал, что его жена не способна правильно оценить их отношение к нему.

Некоторые из присутствующих женщин жадно пялились на султана, что вообщето должно было бы успокоить самолюбие Азака и вызвать ревность Инос, но этого не происходило.

Ни один из мужчин, находящихся в гостиной, не мог сравняться в привлекательности с султаном. Особое восхищение вызывал его высокий рост, Азак возвышался над всеми присутствующими, в том числе и над Тиффи. Юный гвардеец как раз входил в комнату с посланием в руке и кислым выражением на лице.

– Мне приказано еще до рассвета прибыть на поле, дедушка. Вам, боюсь, придется доверить свою безопасность Барабанщику. У тебя все в порядке?

– Конечно, – ответил сенатор и пошутил. – Когда увидишь рассвет, ты его узнаешь? – Затем Ипоксаг посерьезнел и, показав на письмо с приказом, посоветовал: – Не смотри на это легкомысленно, парень. Если не весь город, то уж как минимум половина его собирается смотреть, как пират будет драться с троллем. Такие толпы придут, каких ты и не видывал! Гвардейцам будет нелегко, особенно когда я представлю Инос, ведь ее прибытие автоматически отменяет поединок, и люди почувствуют себя обманутыми. Тогда жди мятежа!

Заклеймив гладиаторские бои как преступное действо, Эмтар Второй приказал разрушить арены. Самую большую, Эграйнов амфитеатр, он переименовал в честь своей матери в Эбнилино поле. На место арены насыпали землю и уложили дерн, так что получилась зеленая лужайка. Этот изумрудный овал стал памятником многочисленным жертвам, умиравшим, истекая кровью, на потеху толпе в течение столетий.