Наверное, зачем-то так было надо.
– Чем топишь, хозяйка? – спросил Лют, морщась. Его уже мутило от запаха дыма, а осклизающие на колах головы грозили совсем задушить.
Розовато-серое морщинистое нутро давно заживших глазных впадин чуть сжалось, словно Буга сощурилась.
– Все в ход идет, – сказала она, смерив его невидящим взглядом. Он видел осевшую на голой скуле изморось.
Лют выдохнул и задержал дыхание. Он боялся, что, если сейчас вдох с запахом дыма потревожит гортань, его стошнит прямо на хозяйкины башмаки.
Он опустил взгляд, чтобы не видеть дыр в ее лице, и с удивлением обнаружил, что Буга обута в железные латные сапоги.
– Не жарко?
– Я свои семь пар не сносила, – ровно, но с какой-то тоской ответила ведьма. Лют не стал ничего спрашивать. – Пошли. – Буга махнула иссушенной, и вправду шестипалой рукой в перстнях и посеменила ко двору.
– Хлеб-то принимаешь?
– Еще что есть?
– Обижаешь. В сумах.
– Тогда принимаю. Во дворе поговорим.
Лют пошел следом, конь опять замешкался. Солнце садилось, короткий закат отгорал торопливо. Проявилась луна. С дыханием выходил пар. Зима стояла совсем близко, казалось, подними голову – увидишь исполинский силуэт, белые косы. Взглянет – замерзнешь, дунет – заметет.
Буга отворила массивную визгливую калитку, и Лют вошел в ведьмин двор.
– Мы-ы-ыр-р-р-р…
Из-под забора, с груды какого-то замшелого тряпья, звякнув цепью, поднялось черное существо. В первую секунду Лют принял это за человека, но, когда оно шагнуло в его сторону на четвереньках, понял, что это крупный, ногастый черный пес. Тот помотал головой, просыпаясь, задышал хрипло.
Так это пес храпел, подумал Лют. Упаси боги.
– Сиди, скотина! – рявкнула ведьма.
Пес виновато опустил тупую короткую морду, повесил свалявшийся хвост и сел в тряпье, перевернув пустую, заросшую грязью миску. Лют не стал на него смотреть, лишь на секунду поймал взгляд, и что-то в этом взгляде ему сильно не понравилось.
Конь даже ухом на пса не повел.
Буга развернулась к Люту:
– Зачем пожаловал, людолов?
– Деваха одна дымом надышалась. Вытащить бы. – Он хотел промолчать, но все же спросил: – Как угадала?
– Вас за версту слышно. Одежа кожаная, дубленая хорошо, чтоб не скрипела, кожа черненая, по запаху чую. Порох еще. И страх. Вроде оборужен, а боишься. Знаю я такой запах, и за мной приходили.
– За тобой? – удивился Лют. – На ваших же наши давно не охотятся, закон вышел. Последний ловчий по ведьмам был Барвин, да и тот пропал, не упомнишь когда.
– И Барвин, пес, заходил. Знала я его. А ты кем промышляешь?
– Ворье ловлю. Татей. Извергов людских.
– Что-то плохо ловишь. Маэв, Изуверка, еще не всех детей за три года у вас переела? Не слыхала, чтоб ее нашли да на кол посадили.
Лют закаменел лицом. Хотел что-то сказать, дернул углом рта и смолчал.
– Давай деваху, людолов. Погляжу, – усмехнулась слепая ведьма.
Он ослабил веревки, скинул плащ коню на шею и стащил девушку в красном с седла. Лют мог бы поклясться, что она не дышит. И одежда, и кожа ее были холодны.
Ведьма подошла, принюхалась.
– Ты знаешь плату.
– Знаю. Плачу не я, платит она.
– А она согласна?
– Она сейчас, почитай, вещь, а значит, я за нее говорю. – Лют знал, как надо отвечать. Он умел читать и писать и за жизнь многому научился, работа обязывала. Но с ведьмой говорил впервые, и колдовства раньше никогда не видел, только россказни слыхал. Пробирал страх.
– Ее не спросишь. Коли ты ответчик, с тебя помощь.
Лют замялся.
– Не бойся, – сказала ведьма, и ему стало как-то совсем не по себе. – Все я сделаю сама. Ты только силой поможешь и на посылках побудешь. Принести, подержать, разделать мясо.
– М-мясо?.. – Лют сделал шаг назад. Девушка на руках была неприятно тяжелой.
– Да не ее ж, дурак. Жертва нужна. Ты знаешь, чем платить, нет? – Буга начала злиться. – Не будешь помогать – проваливай!
– Помогу, если надо. Куда я денусь. – Люту не нравилось собственное обещание, но по-другому выполнить свою работу он не мог. – Я отдаю коня, так? И то, что ты попросишь от нее самой. Кровь, зубы, да?
Буга кивнула, продолжая нюхать воздух.
– Только сразу скажу: не язык, – попросил Лют. – Мне нужно спросить ее, и мне нужно, чтоб она ответила, когда я спрошу. Это правда, что… Если ее… вытянуть… то она не сможет врать какое-то время?
– А чего не язык? Пусть напишет, чего тебе надо, – остро осклабилась ведьма.
– Я не знаю, умеет она или как.
– Не бойся, не соврет. Если Костяной ее в лес не уволочит, если она глаза откроет, еще время будет не вся. Как блажная. Потому и врать не сможет, никто еще не мог. Потом, конечно, оклемается, но это кто через минуту, а кто через месяц.
Лют кивнул. Он начинал замерзать без движения. Темнело, пошел редкий снег, ему хотелось торопиться, действовать, только бы убраться отсюда поскорее, хоть среди ночи, хоть когда, хоть с девкой, свободной или в кандалах, хоть без.
– Мне язык и не нужен. Я забрала бы волосы, да, чую, палеными пахнет. Коротки небось? Я возьму глаз.
– Зачем тебе глаз? – спросил Лют. Хотел сказать еще, что тут везде палеными волосами несет, раз она ими, видно, топит, но прикусил язык.
– Вставлю себе и буду видеть хоть полдня. А пока буду видеть – позову коз диких, стадо-то мое волки повытаскали в этом году, сарай пустой стоит. Ну да нет уже и тех волков, кончились. – Буга облизнула ошметки губы, будто вспоминая вкус. – А без глаза не помню я слова, как живого зверя приманивать.
– А если я прочитаю? – простодушно предложил Лют.
– Я те, падло, прочитаю! – прикрикнула ведьма.
– Глаз один?
– Один. Работа как раз на эту плату. Лишнего я не беру.
Буга обошла вокруг него, принюхалась. Руки уже затекли держать холодное тяжелое тело.
– Дым чую, – сказала ведьма. Лют возвел очи горе. – Смерть чую, навряд помогу. Конь плохой. Не деваха, давно женщина. И марена. Она в красном, да?
– Да. Так все плохо?
– Тут, у частокола, не разберу, все смертью пахнет, да и дымом.
Ну да, подумал Лют, наконец-то дошло.
– Пошли в дом. Коня тогда… Управишь. Конь плохой.
– Вроде шел нормально.
– Шел, шел, дошел. Дальше ему не идти. А ты ступай за мной. Да не вздумай оружие в дом тащить! Чужого железа нельзя. Меч на седле оставь, никому он тут не нужен. А пистоль давай. Гляди-ко, вот в поленницу засуну.
Лют молча согласился. Даже перетерпел ведьмину лапу, пока она вслепую вынимала пистолет. Тот был заряжен, капсюль вставлен, для выстрела оставалось только взвести курок. И спустить его.
– Осторожно, – сказал Лют.
– Обучена! – огрызнулась Буга, засовывая оружие в дрова. Лют вздохнул.
Они вошли в тесные сени, а после – в просторную, но захламленную комнату. Тепло, с изумлением подумал Лют, тут тепло!
Было темно, только в очаге пылал огонь.
– Клади, – указала ведьма на широкий низкий стол из горбылей срезом вверх. Он был весь в жиру, аж лоснился, янтарно-желтый в пламени, по краям грязный. Лют с облегчением положил тело и осмотрелся.
Под высоким потолком проходили круглые брусья балок, маленькие оконца смотрели на две стороны света, каменный очаг занимал четверть комнаты, рядом стоял еще стол, поменьше и повыше, с неприглядным железным инструментом и стопкой тряпок. На стенах были там и тут набиты полки с глиняными и редко стеклянными бутылями и пузырями; а где было ничем больше не занято – сушилась трава. Над окном висела здоровенная, с человечью, сухая рыбья голова без зубов.
Ведьма разрезала красное платье, не церемонясь. Отхватила полосу от подола длинным, как раз свиней колоть, обоюдоострым ножом. Остальное бросила в огонь. Она ворочала голое тело легко, без усилий, как соломенную куклу. Делала все споро, как зрячая.
Запахло жженой тряпкой.
Без одежды девушка казалась старше. По бледной коже ползали блики открытого пламени, во впадинах и под боками плескались чернильные тени. На плече Лют увидел татуировку: перо. Такое ставили, если кто хорошо умел на ножах. У Люта пера не было.
