Я его поднял с колен и обнял. Он был мне мил, как никогда. Насчет него я тоже кое-что решил. Я жалел его тело, которое хотел бы сохранить по многим причинам, но уже был готов пожертвовать любыми своими желаниями ради того, чтобы оставить поблизости хотя бы его душу.
Его душа была мне дороже его тела.
— Питер, — спрашиваю, — хочешь стать вампиром? Клод будет твоим старшим, не Оскар. Ты же дружен с Клодом, придешь в Сумерки, как к своим… Хочешь?
Он молча помотал головой.
— Но почему, дурачок? — говорю. — Боишься душу погубить? Так у вампиров души в порядке, они тебе объяснят, чему они служат — и тоже Господу в конечном счете. Проживешь долго-долго, весело — научишься превращаться в летучую мышь, в лунном свете купаться, чем плохо?
Молчит и трясет головой, как лошадь. Я начал сердиться.
— Да какого демона ты не хочешь? — повышаю голос. — Ты что, не понимаешь, что я тебе предлагаю, что ли? Жизнь, силу, свободу…
И тут я вдруг замечаю, что он плачет. Смотрит на меня — и слезы текут. Первый раз вижу его слезы. Из-за того, что я ему бессмертие пообещал, не угодно ли. Что за человеческая блажь, что ему не так?
— В чем дело, бродяга? — спрашиваю. — Собираешься слушаться?
— Нет, государь, — говорит. — На что мне все это сдалось — без вас-то? Мне Клод рассказывал — у вампиров с людьми любви не бывает, а Дар ваш лакать, как они, я не хочу. И смотреть, как вы состаритесь и умрете без меня, тоже не хочу. Вот и все. Если вы хоть немножко ко мне привязаны, не отсылайте меня, пожалуйста, — ни к вампирам, ни в монастырь, ни в провинцию. Лучше уж я рядом с вами доживу до конца как человек и умру как человек. Может, еще сделать получится что-нибудь полезное перед смертью. А без вас все равно не жизнь.
Не изволите ли? Снова совершенно меня обезоружил и согрел до мозга костей. Я почувствовал, что все получится, буквально все. Мне хотелось рассказать Питеру, как я ему благодарен, какая он для меня находка, как я его люблю, наконец… А сказалось только:
— Да не гоню я тебя, не реви.
И тут Клод вошел в зеркало. Поклонился и спросил из поклона — снизу вверх:
— Вы желали меня видеть, темный государь?
Я взглянул на Питера, а Питер уже стоял, скрестив руки на груди и улыбался с видом «все — смешные пустяки». Без тени страха, без тени печали. И слезы высохли, будто их и не было. Спокойный, словно кот на печи.
— Будете меня сопровождать, Клод, — говорю. — На всякий случай. У нас важное дело — нужно перехватить старого монаха, который может наломать дров и которого Роджер позвал на службу. Выезжаем сейчас же.
Клод с Питером переглянулись и лихо кивнули. Оба. Через десять минут мы были уже в пути. Шел второй час пополуночи. На мою душу сошел божественный покой.
Я воспользовался тактикой, отработанной еще во время войны.
Клод снова стал моим разведчиком. Я, конечно, знал от демона маршрут монаха, но это был маршрут на момент моей с демоном беседы. Бобер, который запрудил речку и залил водой дорогу, мог все поменять в самый последний момент и самым решительным образом.
И я, как во время войны, отправил вампира взглянуть с высоты полета нетопыря, найти место ночлега, уточнить и перепроверить. Клод всегда прекрасно справлялся — и до рассвета обычно успевал найти, где подкрепиться по дороге.
А мы с Питером и десяток скелетов-гвардейцев до установления точного места встречи отправились во владения Роджера самой короткой дорогой. Карта Междугорья стояла перед моими глазами, как нарисованная на ночном небе: казалось, что я могу найти нужный путь только чутьем, ни с чем не свернись. И все как-то отступило пока — досада, злость, вся эта муть души. Остался только азарт — «как у наемника перед боем», любовь и спокойная ненависть. Хорошая смесь для работы и для войны.
Мы спали несколько часов — на рассвете, остановившись отдохнуть сразу после того, как переговорили с отправляющимся на покой вампиром. Клод, правда, не успел выпить жизнь этой ночью, зато, пролетев миль триста — триста пятьдесят, нашел привал монаха.
Вычислили. И теперь он был — как мишень на конце стрелы. Далеко, но какое это имеет значение.
Клод спал в пересохшем колодце при дороге, а мы — на плащах, брошенных в копну сена. Я проснулся, когда солнце повернуло к полудню, и, прежде чем разбудить Питера, смотрел несколько минут… на его лицо, ставшее детским во сне.
И думал, что не позволю ему умереть, как бы он ни блажил. Клод будет рядом на самый критический случай.
Человек предполагает, а Господь располагает.
Мы отправились в путь уже через четверть часа. По дороге пили простоквашу, которую Питер купил у крестьянской девки в ближайшей деревне, — ужасно холодную, может быть, принесенную из погреба. Потом гнали мертвых коней, как никто никогда не гонит живых, — и они пожирали дорогу, будто ленту сматывали. Остановились лишь на несколько минут — купить хлеба и сыра на базаре в каком-то местечке. Распугали мужиков, но дали им возможность быстро успокоиться, потому что не задержались там.
После заката немного замедлили шаг. Мы въехали на земли Роджера быстрее, чем предполагали, — и ожидали, что Клод нас догонит. Я хотел встретиться с монахом ночью — думал, что в Сумерках все козыри в моих руках. Ведь в принципе, когда белые силы отдыхают, темные выходят на охоту. Как говорил Клод, «настанет ночь — будет и пища», а до потенциальной пищи осталось миль двадцать пути, никак не больше.
Сейчас, вспоминая ту ночь, я никак не возьму в толк, почему я был так самонадеян и весел. Вероятно, дело в моих прежних военных успехах и в том, что мне не приходилось сталкиваться с белой магией Святого Ордена с тех самых пор, как я сжег серебряный ошейник. Я забыл, я все забыл, а кое о чем я никогда и не знал…
А ночь помню, будто вытравлена по сердцу. Луна начищенной медной тарелкой, еще почти круглая, громадная, висела над лесом, вырезанным из черного бархата, а рядом с ней горела зеленая звезда, наша с Питером, звезда бродяг. Неподалеку, на холме, засыпала деревня — там еще помаргивали огоньки в избах мужиков, а в низине, около деревенского погоста, стелился густой туман, на могилах вспыхивали синие огоньки, и тянуло болотной сыростью и запахом распада. И мне было очень уютно и тепло от разгорающегося Дара.
Около кладбищенской ограды, по колено в тумане, мы с Питером ждали вампира. Высокая трава вымокла от росы, Питер выжимал плащ и хихикал:
— Выкупались в лунном свете, государь…
Клод очень красиво, прямо на лету, поменял форму, встав на ноги уже человеком, но взметнувшийся плащ еще мгновение казался нетопырьими крыльями. Он светился чьей-то недавней смертью и выглядел очень довольным.
