Ознакомительная версия.
– Мое имя – Отто Ивелин… – голос у него был довольно высок и дрожал от волнения, – …и я прошу у вас убежища.
Фамилия ничего не говорила настоятелю. Она могла быть настоящей, могла быть вымышленной. Не это сейчас волновало его.
– Я понимаю, – мягко сказал отец Джеремия. – Но убежища не ищут без причины.
– Вы считаете меня преступником, – с горечью произнес Ивелин. – Что ж… наверняка все, кто являлся сюда прежде, такими и были. Но клянусь вам, я ни в чем не повинен!
Настоятель потерял счет, сколько раз он слышал эти слова.
– Рассказывай.
– Это чудовищная история, отец мой. – Ивелин встал и принялся расхаживать по келье. – Я принадлежу к древнему и почтенному тримейнскому роду… хотя и не занимал положения, достойного моих предков… но я сейчас не об этом. – Он глубоко вздохнул, нашарил на столе кружку с пивом, глотнул. – Не стоит углубляться в дела давние… Достаточно и этого злосчастного года. Был судебный процесс… имущественный. Спор между ветвями одного рода. И люди, которых я имею несчастье называть своими родственниками, подвергли меня оговору перед властями. И я не только лишился всего, что имел, но и жизнь моя оказалась в опасности.
Он говорил искренне – и все же ничего не сказал по существу.
– В чем тебя обвиняют, сын мой?
Отто Ивелин поморщился. Неприятное воспоминание? Или сам вопрос?
– В том, что я обманно посягал на чужие владения. Но это ложь! Владения принадлежали моим предкам!
– Я не так хорошо знаю имперское право, – сухо произнес отец Джеремия, – но даже мне в моем уединении известно, что за подобные проступки дворянина жизни не лишают. Даже если обвинение правдиво.
– Я не совсем точно объяснил. Владения были конфискованы. И враги мои заявили, будто я посягаю на права тех, кто стоит несоизмеримо выше других дворян. Это также была ложь. Ибо конфискация произошла после того, как я предъявил свои права. Однако…
– Тебя обвинили в государственной измене.
– Вы сказали, отец настоятель. Хоть мне и не хотелось этого произносить. Клянусь, что ни единым словом не солгал, – добавил он, вытащив за цепочку из-под одежды золотой крестик и поцеловав его.
Выслушав за свою жизнь великое множество исповедей, отец Джеремия довольно точно мог определить, когда человек лжет. Этот и впрямь не лгал. По крайней мере он был уверен, что говорит правду. Но в этой правде зияли такие прорехи…
– И ты, стало быть, от самого Тримейна бежал до нашей маленькой обители.
– Нет, не так. Я бежал в Карниону. Стерегли меня не слишком строго, но я боялся, что враги мои сумеют подкупить охрану и избавиться от меня – с помощью кинжала или яда. Поэтому я подкупил охрану первым. Я ехал по Белой дороге, но в Кулхайме узнал, что пути на Юг перекрыты и меня ищут. А Кулхайм, отец настоятель, это такое поселение, где останавливаются купцы, в том числе и те, что торгуют… не совсем по закону.
– Я знаю, что такое Кулхайм. И что же дальше?
– Там в трактире мне рассказали про монастырь с правом убежища. – Он сглотнул. – И я решил, что, может быть… Короче, я повернул в Открытые Земли. Мне повезло. Тем, кто следит здесь за порядком, нет до меня дела, а что до разбойников, так я был вооружен. Но здешний привратник потребовал, чтоб я отдал оружие при входе.
Он, несомненно, был оскорблен этим обстоятельством. Ох уж эти дворянские предрассудки насчет оружия…
– Таков обычай, сын мой. Мы предоставляем кров всем просящим приюта. Но не все просящие благородны, а мы – лишь беззащитные иноки. Поэтому нам должно обезопасить себя.
Ивелин сел. Порыв, подбросивший его на ноги, угас.
– Я понимаю… и жду вашего решения.
Последовала пауза. Отец Джеремия выдерживал ее отнюдь не ради вящего драматического эффекта. Обитель видела в своих стенах грабителей, насильников и убийц. Рядом с их деяниями то, что сделал – или не сделал – этот человек, было ничтожным. Всякое бывало. Мирское правосудие несправедливо. Иначе убежища не возникли бы, а власти не стали бы их терпеть. И все же что-то Ивелин скрывал. В этом настоятель был уверен. Но был уверен и в другом – даже самый закоренелый злодей поостережется дать заведомо ложную клятву на распятии. Тем более – в стенах монастыря.
Он принял решение:
– Оставайся, Отто Ивелин. Я отпишу в Тримейн и узнаю, нет ли благополучных изменений в твоем деле. Если ответ будет неблагоприятен, мы подумаем, как изыскать для тебя способ покинуть империю.
– Благодарю, святой отец.
– Теперь отдыхай и не тревожься. Но помни – живя в монастыре, ты должен уважать наши правила. Разумеется, ты не обязан соблюдать устав в полной мере, но трижды в день следует посещать церковь. Если пребывание твое здесь затянется – ты должен каждый месяц причащаться и исповедоваться. А также помогать братьям по хозяйству. Это для твоей же пользы – дабы не впасть в уныние.
И, благословив гостя, отец Джеремия покинул келью.
Вряд ли от этого пришельца в хозяйстве будет много пользы, подумал он. Но вот на исповеди… на исповеди он скажет все, о чем умолчал сейчас. Обязан будет сказать.
И настоятель удалился со спокойным сердцем. Гость тоже, кажется, успокоился. Он, хоть и с некоторым напряжением, доел остывший ужин и улегся на постели, не раздеваясь. Правда, в келье изрядно сквозило, а одеяло было отнюдь не из меха и пуха. Свечу он не затушил – но некоторые люди не любят спать в полной темноте. Он, однако, не спал, при том что тьма за окном сгущалась все больше.
Для монахов это не было помехой. Те, кто ненадолго вздремнул после ужина, успели проснуться к повечерию, чтобы потом с чистой совестью вновь отойти ко сну. По городским понятиям, до ночи было еще довольно времени, но у монастырей свои правила. Поздней осенью время для сна назначено, когда совсем стемнеет. Как сейчас.
Когда из церкви послышалось глуховатое, но слаженное пение, Отто Ивелин откинул одеяло и спустил ноги на пол. Посидел несколько мгновений, глядя на оплывающую свечу. Потом встал и покинул келью, но вовсе не для того, чтобы присоединиться к молящимся. Он шел в противоположном направлении. В том, по которому его сюда привели.
Единственный из братии, кто в этот час не присутствовал на мессе, был тот, чей черед был нести иную службу – у монастырских врат. В его каморку и постучался гость.
Привратник отозвался немедля. Он честно бодрствовал, а не пользовался возможностью урвать вечерней порой час отдыха.
– Что нужно?
– Добрый брат… у меня к тебе просьба. Я не осмелился тревожить настоятеля…
– Какая просьба? Если живот прихватило или там зубы ноют – к лекарю иди, а не ко мне.
– Я ходил, не нашел…
– Ну так все же сейчас на службе. – Скрипнула задвижка, пожилой тощий монах показался в дверном проеме. – Так что у тебя – брюхо или зубы?
Ознакомительная версия.
