С видимой неохотой пошла, оборачиваясь, и на Бернда глазами собаки верной, посматривая. Не нравятся мне такие взгляды, Айна на Лёху точно так пылится. Возможно, и здесь история аналогичная место быть имеет, в смысле — с оттенками любовным. В данном случае — неуместными, к Бернду применительно, оттенками.
Джедди тем временем шустро в противоположный зал кинулся — место гибели доктора (и — Дракона, соответственно) осмотреть, свой талисман поискать.
Про Мари другу я очень коротко рассказал — мол, во время взрыва, с глазами что-то случилось, но примочки есть — полежат немного на глазах — всё пучком и будет.
Потом, чтобы время как-то потянуть, не сразу Бернду о смерти отца его сообщать, спрашиваю:
— Брат, а вот индианка эта хорошенькая, у тебя что, любовь с нею?
Ждал, похоже, Бернд этого вопроса, поэтому и ответил сразу, честно в глаза мне глядя, без тени смущения:
— Нет, Андреас, ты же знаешь — я только Мари люблю. Тут другое. Помнишь, у Джека Лондона рассказ есть — "Тайна женской Души"?
— Конечно, — отвечаю, — Помню, отличный такой рассказ. Там в главного героя дочь вождя индейского влюбилась — сильно и безвозмездно, ничего взамен не требуя. Даже умерла потом — возлюбленного спасая. А он — и не просил её об этом, и, даже, о чувствах ответных — не намекал вовсе. Красивый — рассказ.
— В корень, друг мой, зришь, — Грустно Бернд вздыхает, — И здесь всё — один в один. Индианка эта, её — Нару зовут, действительно в меня влюбилась. И жизнь мне не раз спасала, и — вообще. Не давал я ей ни малейшего повода на ответные чувства надеяться, а ей, похоже, этого и не надо: я рядом — она и счастлива. А, может, притворяется, и надо ей всего-всего? Андрес? Как-то не хочется её обижать…..
Не успел я ответить, от того места, где лесенка верёвочная в зал опускалась, повизгивание раздалось, жалобное, щенячье.
Оборачиваюсь — Мари, с повязкой на глазах, покачиваясь, по направлению к нам бредёт,
руками за стенки зала держась. Интересно, а с Зорго что она сотворила? Жив ли?
Бернд жену свою узрел, охнул, побежал к ней, вернее, попытался побежать — упал от слабости, на четвереньках пополз.
Опущу я подробности? Правда? Не мелодраму слезливую, голивудский, чай, снимаем…
Сидят влюблённые, друг друга нашедшие, пройдя через тернии гадкие, обнимаются, целуются, шепчутся…
Идиллия сплошная — идиллистическая, как будто — одни они в этом Мире…
Две Души.
Две Души — на Белом Свете,
Больше — никого.
Только месяц ярко светит.
И вокруг — светло.
Две Души — на Свете Белом
Сколько ни зови —
Эхо лишь рисует мелом —
На воде — круги.
Нет ни серебра, ни — злата.
Нет — других планет.
Нет — ни бедных, ни — богатых,
Нищих — тоже — нет.
Да и женщин — нет в помине.
Только вот — одна.
Тихо дремлет у камина,
Нежности — полна.
Две Души на Белом Свете,
Больше — никого.
Да ещё — Бродяга-ветер,
Что стучит в стекло……
Слышу сзади — ещё один щенок заскулил коротко, и — затих.
Оборачиваюсь в очередной раз — уже зная, кого увижу.
Стоит эта Нару неподвижно — словно статуя каменная, лицо гримасой ужаса перекошено, рот приоткрыт, глаза круглые — одни такие зрачки сплошные.
Как бы эта красотка, приревновав, на Мари с ножом не бросилась
Подошёл осторожно, предварительно — чисто на всякий случай, пистолет с предохранителя сняв, за рукав осторожно подёргал. Бесполезно, барышня словно в сон летаргический впала.
Вот они — превратности любви, в полный рост, превратные такие — превратности.
Тут Джедди подошёл, отрапортовал в пол голоса:
— Нет там ничего, командир, ни пепла, ни других следов. А Огнин — уцелел, без всяких повреждений!
И гордо на медальон, на шее висящий, пальцем своим мохнатым показывает.
Действительно, медальон мало того, что цел остался, так и сверкает ещё, такое впечатление, ярче гораздо.
Рассказал я Джедди о последних катавасиях любовных, Нару окаменевшую продемонстрировал.
— Да уж, — мальчишка заявляет, — Любовь эта — заморочки сплошные, данные нам Богами — чтобы жизнь конфеткой не казалась.
— Ладно, — говорю, — Споры философские мы до лучших времён оставим. А пока, поднеси, пожалуйста, к глазам этой статуи индейской свой медальон волшебный, говорят, Огнин для чиго — авторитет непререкаемый.
Джедди медальон с шеи снял, к глазам Нару поднёс, через секунд десять индианка на колени опустилась, залопотало что-то на своём наречии.
— Это она, — Джедди переводит, — О своей покорности полной вещает. Спрашивает — какие приказания будут. Так — какие?
Подумав немного, отвечаю на английском:
— Пусть к ближайшей стене отойдёт, сядет — лицом к стене, естественно. И — молча там сидит, до следующего приказа. Только ты уж это всё — как-нибудь по-другому изложи, солидно, как местному Живому Божеству полагается
Мальчишка перевёл — голосом строгим, длань к каменному потолку воздев.
Нару тут же к стене зала бросилась, да и застыла там неподвижно.
Вот и ладушки, на одну проблему меньше.
Тут Бернд сзади вскрикнул — тоскливо так, протяжно.
Видимо Мари ему о смерти доктора Мюллера рассказала.
— Что ж ты, папа! Зачем? Как же так? — Бернд кричит.
Потом на ноги вскочил, и прямиком ко мне.
Тут я и понял, за что старый доктор передо мною взглядом своим прощальным извинялся.
— Как же так, Андреас? — Друг меня вопрошает, глаза бешенные, ладони рук — в кулаки сжаты, — Почему ты ему позволил? Почему — не остановил?
— Думаешь, — отвечаю, глаз не отводя, — Было бы лучше, если бы вместо него — Мари пошла? Сам я не мог, знаешь ведь, что Старшим группы такого нельзя делать. Охолони немного, успокойся.
Бернд в пол уставился. Потом и говорит:
— Да ладно, всё я понимаю. Не обижайся.
Тут и Мари, на руку Джедди опираясь, подошла.
Обнял её Бернд за плечи, и пошли они — медленно-медленно, к тому месту, где доктор Мюллер погиб.
С той стороны, где лесенка верёвочная свешивалась, шум неясный раздался. Оказалось, это Зорго спускается, с трудом немалым: голова разбита, лицо всё в крови.
Помогли мы с Джедди Капитану на землю, в смысле — на пол зала подземного спуститься.
— Извини меня, Андреас, — Зорго говорит, — Не уследил. Отвернулся всего на секунду, она мне по голове камнем и приложила. Извини. А, где она сама, Мари?
Оглянулся, увидал, как Мари с Берндом в обнимку бредут, успокоился.
Бедный Зорго! И кот камышовый его покусал нешуточно, и Дракон без бороды и шевелюры оставил, теперь вот — слабая женщина черепушку проломила. Не везёт — одним словом.
