некуда. В конце пути возле заклятого дуба он сумеет найти ответ.
«Посланцы Трех миров, ишь че удумал, затейник, — повторяла Щука, и так и эдак прокручивая в мозгу ответ Ворона и совсем измучив Михаила. — Насмеялся он, кажется, над тобой, простофилей, и надо мной, дурой старой. И про дуб что-то он темнит. Сколько лет плаваю по морю-Окияну, а не видела никакого дуба. Если бы знала, где это проклятое место находится, сама бы тебя туда отвезла».
«Может быть, его с моря не видно?» — предположил Михаил.
«Не знаю, касатик, не знаю, — озабоченно забулькала Щука. — С другой стороны, Иван-царевич его как-то нашел, и не он один, но больше никто оттуда не вернулся. Пропали без вести. Знаешь же сам, мой правнук свою смерть пуще глаза бережет».
Михаил подумал о том, что заключенному в зеркало Хозяину Нави все-таки должно быть непросто сейчас приглядывать за своей смертью. На это уповали дед Овтай и Водяной, на это надеялся и он.
Простившись с Щукой, он отправился вдоль берега, как объяснил Ворон Воронович. Временами дорога обрывалась вдававшимися в море черными скалами, курумами, осыпями или слишком широкими расщелинами. Приходилось огибать, накручивая петли, более прихотливые, чем плетение макраме, или карабкаться по отвесным стенам, вспоминая Балканы и Кавказ. К концу дневного перехода болело все тело, а превратившийся в лохмотья куму не только тянул к земле, но цеплялся за камни или создавал ненужную парусность при подъеме, увеличивая риск падения в бездну.
Увы, Семаргл мог только страховать, а эхеле сделался почти бесплотным. На этом берегу духи силы совсем не имели, а дудочка, которая давала им подпитку, по-прежнему не слушалась. Михаила это, конечно, беспокоило, но он понимал, что отступать уже некуда, и лишь облегченно вздыхал, когда тропа снова выходила на берег или хотя бы среди нагромождения гребней, кряжей и пиков проглядывал кусочек моря и далекий остров Буян.
Выискивая проходимый путь через перевалы, цепляясь за уступы, карабкаясь по склону или прижимаясь всем телом к отвесной стене, Михаил, словно непрекращающуюся барабанную дробь, ощущал биение сердца Мирового Змея. Когда же колебатель земли ворочался во сне или выныривал на поверхность для очередной битвы с солнцем, приходилось искать укрытие, чтобы не угодить под камнепад или разминуться с потоком лавы, извергающейся из кратеров и вытекающей из разломов.
Синюшно-лиловые, как налитые кровью гематомы, пронизанные молниями тучи тогда исторгали пепел, а морскую свежесть сменял удушливый запах серы. Ее же в изобилии содержали встречавшиеся на пути источники, пригодные для купания, но совершенно не предназначенные для питья. Поэтому воду и остатки припасов приходилось экономить и растягивать. Тем более что Михаил даже не мог сказать, когда закончится путь и как он в случае успеха будет выбираться обратно.
Ночь в какой уже раз не принесла отдыха. Едва Михаил смежил веки, земля загудела, низвергая тонны камней и кусков пемзы, в воздухе закружились густые хлопья пепла. Потревоженное Мировым змеем море вело в наступление на берег легионы одетых в свинцовые доспехи, увенчанных шлемами с пышными плюмажами могучих бойцов. На этот раз волна достигала высоты не менее пятнадцати метров, обрушившись на берег с такой сокрушительной силой, что задрожали основания скал.
«Ну вот опять! — недовольно заворочался Семаргл, свернувшийся калачиком на соседнем уступе. — И что им неймется. Ведь и последней кикиморе понятно, что Змею не взять верх».
«А ты попробуй его в этом убеди», — отозвался эхеле, расставляя ноги шире в попытке удержать равновесие на круче.
Михаил глянул вниз и облегченно вздохнул. Весь день, убитый на то, чтобы вскарабкаться на этот крутой кряж, он едва сдерживал тяжкий стон и выражения покрепче, стараясь не думать о рассаженных коленях и содранных локтях. Оказалось, его усилия не пропали втуне. Они с духами находились в относительной безопасности, в то время как внизу творился кромешный ад. Морская стихия, точно в гигантских жерновах, перемалывала камни и пемзу, уносилась, закручиваясь воронками безумных водоворотов, и вновь шла в наступление.
Впрочем, настоящая битва разворачивалась не здесь, а ближе к горизонту, там, где в небе сшибались окрашенные багрянцем темные тучи. Пучина расступалась, выпуская на поверхность извивавшееся кольцами гигантское змеиное тело. Во время пути Михаил пару раз видел выброшенные на берег прибоем отливающие антрацитом чешуйки, каждая не меньше щита наружной рекламы. Оставалось лишь догадываться относительно размеров пасти и унизывающих ее в несколько рядов острых зубов. Ненасытный зев, кажется, вполне бы сгодился, чтобы заглотнуть небольшое небесное тело.
Что же касалось солнца, вершащего свой ночной путь на ладье, то его вид сумел бы не только ввести в ступор адептов гелиоцентризма, но даже поколебать убеждения приверженцев умеренно научной системы Птолемея. С другой стороны, повторяющуюся из ночи в ночь битву света и тьмы, космоса и хаоса описали еще древние египтяне. А то, во что верили поколения людей в разных уголках планеты, должно было в каком-то из миров обрести зримое воплощение.
И в это время Михаил увидел в бушующих волнах еще одно плавсредство, вернее, существо, в котором не без удивления признал приснопамятную Щуку. На спине гигантской рыбины примостились светловолосая девушка и двое парней, одетые в посконные рубахи с оберегами и современные джинсы. Хотя Михаил находился вроде бы на расстоянии десятков километров от места событий, он непостижимым образом мог разглядеть даже такие мелкие детали, словно одновременно присутствовал и здесь и там.
Одного из ребят он сразу же узнал: трудно не признать собственную повзрослевшую копию, плоть от плоти и кровь от крови. Тем более он уже видел Леву таким в одном из снов, навеянных магией Скипера. Насчет спутников оставалось только предполагать и теряться в догадках, как и о том, что они втроем задумали.
Замысел слегка прояснился, когда Лева извлек из спинного плавника щуки то ли гусли, то ли финское кантеле и начал на нем играть, сопровождая игру шаманским горловым пением, обращаясь напрямую к колебателю земли и пытаясь погрузить того в транс. Михаил видел, как на лбу сына вздуваются от напряжения жилы, чувствовал, каким чудовищным усилием дается воздействие на волю древнего хтонического существа, но никак не мог помочь. Магия по-прежнему ему не давалась, и приходилось только наблюдать. Когда убаюканный Левиным заклинанием Змей застыл обсидиановым изваянием, девушка, за спиной которой распахнулись могучие огненные крылья, точно цирковая гимнастка, обняла второго парня и поднялась вместе с ним в воздух, направляя полет в сторону Мирового Змея.
«Что они творят? Зачем?» — не выдержав, задал скорее риторический вопрос Михаил.
«Пытаются
