Хози народня шибко переживала, но делать нечего и отомстить некому, сами сплоховали, ударили мордой в грязь.
—Шайтан! Шайтан! — покричали, подняли мертвеца, завернули в ткань и убрались восвояси.
А как ловили ордынцы красного жеребца, случайно увидел Ослаб, сам незримостоя под дубом. Когда татары уехали, отшельник поковылял в поле со своими посошками, и как уж он словил и смирил там непокорного коня, никто не позрел. Только глядят, ведёт его к своей келье, взявши за кудлатую, не знавшую ножниц чёлку. Привёл, узду надел, велел стойло прирубить узкое, чтоб коню не развернуться.
—Кто выведет коня, тому и достанется. Туда и поставил красного да сам принялся ухаживать за ним, чесать, чистить и кормить, но седла даже не показывал и не выводил, чтоб промять. И застоялся бы жеребец, если б ражный гоноша не пришёл.
С тех пор красный ордынского запаха и речи на дух не переносил; как только унюхает или услышит, в тот час так порскнет в сторону, что едва седока не стряхнёт. Уже и поводьев не слушает, норовит свернуть на окольный путь и, страхом исполнясь, несёт лесами да болотами–того и гляди из седла древом выбьет или потонет в хляби. Пересвет удила ему укоротил, жёсткими сделал, иной раз губы в кровь рвал, чтоб прямо ходить научился сквозь опасность и страх преодолел, — ни в какую! Таки мчал Пересвета по Руси, стороной объезжая заслоны баскачьего призора на великих и малых дорогах.
А как миновал леса да поехал полями, сквозь Орду, тут уж не обойти, не объехать, отовсюду веет татарами. То их становища, то кочевья, то разъезды, заметят издали чужого одинокого всадника, в тот час наперерез скачут и сразу спрос учиняют, дескать, куда едешь и по какой надобности. Ордынцам не скажешь, какая нужда гонит в Дикополье, так лучше и вовсе не сталкиваться и ответа не держать. Тут и взъерепенился красный конь, а поскольку отступать не умел, так и вперёд не идёт! Кружит на месте, и ни удила, ни плеть ему нипочём!
—Боишься, так я и пешим пойду! — сказал коню Пересвет. — А ты оставайся один. Мне такой конь не нужен, пусть татары тебя не поймают, так съедят!
Спешился, бросил поводья и идёт сам по себе. Красный потоптался на месте, поржал тоскливо и, видно, набрался храбрости–взвился на дыбы и поскакал следом, только запах отфыркивает. Догнал и рядом идёт, боком к ражному жмётся, озирается, а тот словно и не замечает, знай шагает и шагает мимо ордынских становищ. Пообвыкся немного жеребец, и, верно, стыдно ему стало за трусость свою. Однажды поутру Пересвет проснулся в чистом поле, а красный припал передним на все четыре, повинился, мол, садись в седло, повезу.
—Ладно, — говорит отрок. — Но таки знай: дрогнешь ещё перед татарином либо перед другой лихой опасностью–брошу и глазом не моргну.
Сел и далее верхом поехал. А жеребец приноровился сначала спасать своей резвостью. Не зря долго ждал седока и силы копил в стойле старца: поначалу позволит себя настигнуть, чтоб низкорослые татарские лошади в хвост задышали, увлечёт за собой, поманит, а потом так наддаст, что только земля летит из–под копыт и стрелы, пущенные во след, не поспевают.
—Вот уже и добро! — только и нахваливает Пересвет.
Чем глубже нёс он ражного отрока в Дикополье, тем плотнее были ордынские становища. И не только татарская речь слышалась ото всюду, но и литовская, чухонская, мордовская, прежде не знаемая фряжская—Орда силу великую собирала, дабы противостоять Руси. Всякого запаха да речи тут бояться, так уж лучше сразу лечь и умереть. Когда совсем густо встали юрты, шатры и степные вежи, Пересвет на день сам стал править в глубокие балки и ехал только по ночам, когда степь кострами переливалась, ровно звёздное небо.
Однако не раз сотворялся великий переполох, когда во тьме кромешной конь наезжал на спящих ордынцев. Словно грозовой ветер мчался по ночному Дикополью.
—Красный конь! — вопили. — Кызылелкы! Каваллороссо! А тот от запаха нестерпимого и чуждой речи уже не страх чуял, а удаль: вставал на дыбы, прорывался вперёд, опрокидывая всех, кто был на пути. Тесно стало в широкой степи —не разминуться с супостатом ни днём, ни ночью. Ехал так Пересвет до самого Дона, а как переправился на другой берег, сначала и не внял, что произошло с ордынцами. День скакал, другой–никого не встретил! Только брошенные становища с порушенными юртами, телегами да одичавший скот стадами бродит, спасаясь от волков. Что за невидаль?
Обыкновенно левый донской берег густо был заселён кочевыми татарскими племенами, тут же словно мор чумной прокатился. Но не видать ни мертвецов, ни костей, ни захоронений. И хоть бы душа живая, чтоб спросить!
Считай, до самого моря ехал Пересвет по брошенным кочевьям, покуда не встретил солеваров и чумаков с Дыи, у коих покойный кормилец соль брал.
Живут они уже не в своих мазаных хатах—в теремах, однако по–прежнему черпают рапу из колодцев, варят соль, чумаки развозят её по берегам морей и рек, как будто ничего не случилось. Мало того, бывшие вечно в лаптях да поршнях, в одежонке худой, тут разоделись в сукно да шелка, ходят и поскрипывают сапогами сафьяновыми.
—Где же татары? — спросил их Пересвет.
—А явились другие и прежних согнали, — отвечают солевары. — Прежние были нам в тягость, промыслы то отнимут, то отдадут. Даром соль забирали. Новые татары пришли хорошие, добрые, ничего не отнимают, за всё деньги платят. Теперь мы сами товар в Сарай возим и торгуем! И соли нынешним татарам много надобно! Великая сила из–за Волги идёт, а ведёт её хан Тохтамыш, подвластный самому Тимуру.
Белые Дивы жили в лесистых горах за землями солеваров, и вела туда тайная тропа, по которой спускались за солью. Помнится, кормилец, тоскуя по Дивам, частенько хаживал этим путём, дабы хоть издали на них полюбоваться.
Тогда Пересвет решился спросить про омуженок, приходят ли они сейчас за солью, однако вечно весёлые солевары и чумаки тут слегка огорчились, посмурнели. Они тоже водили дружбу с Белыми Дивами, однако на купальские празднества ходить не смели в виду своего мирного нрава: воинственным девам по душе были мужчины дерзкие и ярые. А теперь, выходило, никаковских нет в Дикополье, вот у них и появилась надежда.
—Сказывают, Тохтамышому женское племя полонил и с собою увёл. А которые спаслись, где–то в горных недрах обитают и на свет не показываются. Никто теперь по их тропам не ходит.
—Никому ещё не удавалось Белых Див полонить! — не поверил ражный.
—Они сами кого хочешь с боем возьмут и с собой уведут! А в полон и вовсе н есдаются!
—Да ведь из–за Волги сила идёт не знаемая! — устрашились солевары. —
Кто встанет на пути, всех сметают! В отловцы встали против, конокрады поднялись, и омуженки сними. Хан одолел тех, других и третьих!
