– Пиньлу пытливо посмотрел на лунчира, и тот смущённо отвёл свой взгляд в сторону.– К тому же, здесь в этом грешном мире вы ощущаете на себе его блага в виде доли добычи?
– Не так уж она и велика эта доля, преподобный брат, раз за неё приходится платить собственной кровью,– произнёс сидящий рядом пожилой ментарх.
Пиньлу нахмурился. Приглядевшись повнимательней, он увидел на правом запястье пятидесятника выжженное клеймо, какое ставили ратникам имперской пехоты после принятия присяги. Это многое объясняло. Ну, например, то, что он наверняка является поклонником бога Синьду, вера в которого была широко распространена среди военных, раз сумел перевестись оттуда в конницу. Пусть в пограничную, но всё же конницу. И наверняка в этом ему помогли покровители из единоверцев.
– Зачем же тогда, ты пошёл служить в армию, если боишься крови? – обратился к нему Пиньлу.– Сидел бы дома, пахал бы землю, да ковырялся в навозе.
На язвительное замечание жреца Уранами, ментарх ничего не ответил. Только сжал кулаки и опустил голову, дабы тот не заметил яростного гнева, отразившегося на его лице.
– Зря ты так говоришь, преподобный брат,– проговорил лунчир.– Мы верные слуги государя, и хотели бы, чтобы наши сила и опыт послужили тебе. Может быть, зная, что ты ищешь, мы смогли бы тебе помочь?
Пиньлу так и не успел ответить, ибо громкий короткий свист заставил собеседников прервать разговор. Это один из дозорных подал условный знак, что он заметил врага. Услышав сигнал, воины вскочили на ноги, готовые к бою, после чего всё движение на стоянке враз замерло, так как будто кто-то остановил время.
Брат Пиньлу, в сопровождении лунчира и двух десятников, вскарабкался по склону холма и занял место, откуда было можно незаметно наблюдать за дорогой. Находившийся неподалёку дозорный безмолвно показал в сторону, где он заметил приближение неизвестного врага. Четыре пары глаз с тревогой уставились на видневшиеся клубы пыли, поднимающиеся из-за ближайшей цепи холмов. Что это? Караван или погоня?
Из-за ближайшего холма показался верблюд, за ним второй третий. За ними, надсадно скрипя колёсами, двигались большие повозки с крытым верхом, в каких обычно путешествуют торговцы. Переглянувшись между собой, ченжеры усмехнулись. Добыча сама шла прямо в руки.
Лунчир Шуцзы сидел за обломком скалы, подняв свою правую руку вверх. Стрелки с взведёнными самострелами, притаившись за гребнем, ожидали команды. Им было приказано стрелять в возниц и тех, кто ехал верхом на лошадях. Две полусотни готовились атаковать караван спереди и сзади, чтобы замкнуть его в смертельное кольцо.
Рука Шуцзы упала вниз и стрелки, дружно вскочив на ноги, дали залп по каравану. Резкие щелчки тетив и свист самострельных болтов наполнили воздух. Половина погонщиков верблюдов погибла сразу, даже не успев понять, что происходит. Остальные, выхватывая на ходу оружие, бросились к идущим позади них повозкам.
Возница первой повозки, в которого попали сразу два болта, упал со своего места и сунулся в землю. Одна из лошадей его упряжи билась в судорогах с торчащим из окровавленного бока оперением самострельного болта. А вот возничему второй, повезло больше.
В него попал лишь один из болтов, сбив с него колпак и царапнув наконечником голову, но он не растерялся и нахлестнул лошадей, разворачивая их в сторону, в объезд остановившейся впереди него первой повозки.
Предугадав его намерения, десяток имперских всадников из цакхаров бросились за ним – на перехват.
Захваченные врасплох караванщики защищались отчаянно. То тут, то там, среди поднятых клубов пыли взблёскивали молнии мечей и совен, лязгала сталь, доносились крики смертельно раненных противников. Однако силы были слишком неравны и вскоре всё было кончено.
[1]Ментарх – командир над пятьюдесятью воинами, пятидесятник. Лунчир – командир отряда из двухсот пятидесяти всадников. В войске ченжеров такой отряд называли хоругвью, ибо он набирался из одного округа и имел собственное знамя.
Глава 2
– Ну, а теперь, поведай мне о так называемом «наследии» Дайсана сына Роара. Или ты хочешь сказать, что никогда не слышал этого имени?
– Я… Я не знаю, о чём ты говоришь.
Пожилой тайгетский священнослужитель, чьё лицо было залито кровью, смотрел на стоящего перед ним жреца ченжерской богини Уранами. Он был весь истерзан и измучен побоями. Из ноздрей сломанного носа на грудь медленно падали рдяные капли крови. Попадая на грудь, они тут же густели и засыхали под лучами немилосердно палящего солнца, становясь грязными пятнами на одежде. Бритую голову монаха покрывали ссадины и кровоподтёки. Он был единственным, кого взяли живым после разгрома каравана тайгетских паломников, нарвавшегося на разведывательный отряд ченжеров.
– Я говорю вот об этом,– Пиньлу сунул в лицо священника скатанный в трубочку свиток пергамента. Его тёмно-фиолетовая хламида, наброшенная поверх доспехов, была покрыта пылью и грязью, перемешанных с кровавыми пятнами. Но это была чужая кровь.
– Мы нашли у тебя послание вашего бывшего первосвященника – мятежного Кендага. Ты сейчас наверно жалеешь, что не успел его уничтожить, прежде чем оно попало ко мне. Кажется, ваше лжеучение утверждает, что надо смиряться перед неизбежным. Неизбежное случилось! – губы жреца искривились в усмешке.– Но вернёмся к нашему разговору. Здесь написано, что он нашёл след, ведущий к таинственному «наследию» Дайсана. А теперь, я повторю свой вопрос: что ты знаешь об этом «наследии»?
Но тайгет ничего не сказал. Его глаза отстранённо глядели куда-то вдаль.
– Отвечай сучий потрох! – стоящий позади священника ченжерский воин в доспехах кливута[1] ударил его по спине плетью. Плечи тайгета дрогнули от удара.
– Спокойно, Шуцзы. Спокойно. Не торопись,– жрец поднял руку в предостерегающем жесте. Он наклонился к стоящему на
