коленях священнику и взял его за плечо.
– Ты хотя бы скажи своё имя, чтобы я мог передать твоим сородичам за кого им служить заупокойную службу. Или предпочитаешь, чтобы твоя неприкаянная душа посмертно скиталась среди этих диких просторов?
Веки священника еле заметно дрогнули, а в глазах промелькнуло нечто осмысленное.
– Братья знают меня под именем Ирахара из Акацира,– с трудом разлепил потрескавшиеся губы тайгет.
– А-а, так значит ты родом из Срединного Тайгетара? Странно, что ты связался с Кендагом. Насколько я знаю, ныне вот уже в четвёртый раз верховным первосвященником избрали князя Цэнпорга – твоего земляка. А он, как всем известно, уже давно примирился с империей! – жрец Братства Богини сделал вид, что он искренне удивлён.
– Кстати, я хотел бы попросить оказать нам услугу. Негоже, чтобы твои спутники валялись без должного погребения. Всё-таки они не дикари. Я позволю тебе совершить над ними обряд провожания души, но всё-таки ты должен сказать – где спрятал свои сокровища Дайсан?
Священник поднял глаза на ченжера.
– Ты можешь лишить меня жизни, но не совести,– натужно произнёс тайгет.– Я тебе ничего не скажу.
Лицо жреца на мгновение потемнело от ярости, но он тут же постарался взять себя в руки. Конечно, жаль, что он не обладает способностями верховного жреца Братства Богини или жриц-Посвящённых Феникса, умеющих проникать в самые сокровенные мысли человека. Но ничего, он тоже не вчера родился.
– Может быть, прижечь ему пятки, преподобный брат? – предложил стоящий рядом воин.
– Нет, Шуцзы. Поверь, это не поможет,– ответил Пиньлу. Он уже придумал способ, как сломать волю этого последователя Мизирта.– Больше всего он боится оказаться предателем, ибо по их верованиям это смертный грех. Но он уже совершил его, и потому мы не тронем его. Отпусти его.
В голосе жреца послышалось злорадство. Ирахар задрожал всем телом, а его непонимающий взгляд метался от одного ченжера к другому.
– Видать такова воля всеблагой Уранами,– елейным голосом продолжил Пиньлу.– Все остальные тайгеты погибли, а нам достался самый упорный. Предать он никого уже не сможет, так как у нас в руках есть вот это,– жрец помахал свитком.– Я хотел дать ему возможность вернуться в его обитель, где он сможет отмолить свои грехи и умереть по-человечески, но он предпочитает сдохнуть как пустынная лисица. В последний раз спрашиваю: где сокровища Дайсана?
Священник не ответил, но было заметно, что он колеблется. В его глазах застыло выражение тоскливого сомнения.
– Вы убили всех моих спутников? – еле слышно спросил он.
– Да,– кивнул ченжер.– Всех кроме тебя. Тебя мы не тронем. Пусть тобой займётся твоя совесть. К тому же у тебя будет много времени, чтобы прийти с ней в согласие, если конечно пустыня и дикие звери дадут тебе такую возможность.
– С нами был проводник. Он ехал в повозке.
– В повозке?
– Да. Он знал, куда лежал путь Дайсана.
Голова священника бессильно опустилась на грудь. Пиньлу в задумчивости, стоя над ним, похлопывал себя по щеке концом пергаментного свитка. Что-то в словах и взгляде этого последователя Мизирта священника ему показалось странным. Не сводя глаз с тайгета, он повелел:
– Шуцзы, осмотрите все трупы возле повозок. Этому дайте воды, и прихвати-ка его с собой. Поможет опознать проводника.
– Повинуюсь, преподобный брат. Вставай.
Лунчир взмахнул рукой, подзывая двух воинов. Те подхватили Ирахара и поставили на ноги. Пиньлу в сопровождении кливута направился к разгромленному каравану паломников. Следом за ними, поддерживаемый ченжерами шёл тайгетский священник.
Возле трёх повозок валялись трупы людей, а в оглоблях лежали павшие от ран и усталости лошади. Видно, что они неслись вскачь, так как содержимое повозок было разбросано вокруг. Мешки с едой, фляги и бурдюки, несколько тюков ткани и одеяла. Среди этого хаоса бродили воины, подбирая наиболее нужные вещи, которые на их взгляд могли им пригодиться. Ченжеры тщательно выбирали добычу, ибо путь назад был не близкий, а лишний груз в этих местах означал только одно – смерть.
– Сюда преподобный брат! – закричал один из воинов, махая рукой.– Ондро нашёл живого.
– Покажите-ка мне его,– Пиньлу подошёл к стоявшим у повозки ратникам. Сидящий верхом на коне цакхар вытянул руку с плетью, показывая на распростёртое на земле тело.
– Этот. Он дышать. Недолго,– произнёс Ондро и посмотрел вверх в сторону солнца, прикинув время.
Пиньлу и Шуцзы подошли ближе и встали над раненым караванщиком. Тот лежал в луже собственной крови. Его глаза были закрыты, а руки безжизненно вытянуты вдоль тела. Только слабое шевеление груди указывало на то, что он ещё жив. В плече засела обломанная стрела, а на левом боку виднелась широкая кровоточащая рана от удара совни[2].
– Он мелаир,– произнёс Шуцзы, рассматривая раненого.– Впервые вижу, как степняк покинул седло ради того, чтобы править повозкой.
– Кажется, это тот, кто нам нужен,– отозвался жрец.– Ну-ка, давайте сюда этого…
Он поманил пальцем воинов, держащих тайгетского священника. Отстегнув от пояса флягу с водой, жрец склонился над лежащим без сознания проводником-мелаиром. Он поднёс горлышко к губам раненого и смочил их водой. Почувствовав живительную влагу, тот открыл глаза и коротко застонал. Из уголка рта показалась тёмная струйка крови. Взгляд раненого упал на окружавших его ченжеров и тайгета.
– Это ваш проводник? – Пиньлу обернулся к пленнику. Ирахар промолчал.
– Не говорите им ничего, святой отец,– прохрипел раненый.
