Стивен Эриксон - Полуночный Прилив

«Храни нас Странник, мы в беде. Ужасной беде».

Халед всплеснул руками, показывая на дальнюю стену, где тени падали на грязную лужу. Там стояла женщина, прислонившись спиной к грязной штукатурке. Аквитор. Серен Педак.

Пернатая Ведьма все молчала. Нарастало всеобщее беспокойство.

Удинаас вскочил на ноги и начал пробираться через толпу, игнорируя возмущенные взгляды. Дойдя до стены, он направился к аквитору.

— Что пошло не так? — спросила она.

— Не знаю…

Ведьма заговорила снова: — Костяной Престол стоит троном, который никто не займет, ибо форма его стала враждебна прикосновению. Спинка трона искривилась, ребра опущены вниз, лопатки стали узкими и изогнутыми. Подлокотники, на которых должны лежать руки правителя, подняты, и на каждом образ волка, и очи волков горят дикой жизнью. — Она помедлила и повысила голос: — Оплот Зверя нашел Двоих Правителей…

— Невозможно, — пробормотала Серен Педак.

— А теперь перед нами… оплот Азата. Его камни кровоточат. Земля вздымается и парит. Тихие, нескончаемые вопли сотрясают ветви древних деревьев. Азат под осадой.

Рабы зашевелились, забормотали в недоверии.

— Оплот Льда! — крикнула Ведьма, изогнув спину, оскалив зубы.

Снова воцарилось молчание. Все глаза были устремлены на нее.

— Расколотая могила! Трупы лежат на разрушенном пороге. Уруквалл джагутан таэзмалаз. Их нет здесь, некому исправить ущерб. Они забыты, и сам лед не помнит тяжести их ног.

— Что это за язык? — спросила Серен Педак.

— Джагутский, — ответил Удинаас и чуть не прикусил собственный язык.

— Кто такие джагуты?

Он пожал плечами: — Кузнецы льда, аквитор. Неважно. Они пропали.

Она схватила его за руку, повернула к себе. — Откуда ты знаешь?

— Оплот Драконов, — говорила Пернатая Ведьма (ее кожа блестела от пота), — Элайнт Тиам пурейк сеторам н'браэль бурас…

— Драконийские слова, — бросил Удинаас, внезапно опьянившись своим тайным знанием. — Дети Матери Тиам затеряны в том, что сдали. Ну, более или менее так. Поэзия страдает при переводе…

— Элайнты уничтожат всё на пути мщения, — сказала скрежещущим голосом Пернатая Ведьма. — Мы все увидим это однажды ночью. Королева лежит мертвая и может никогда не подняться. Консорт извивается на древе и шепчет о времени освобождения. Вассал потерян, он влачит цепи в мире, где идти значит страдать, а остановиться значит быть сожранным. Рыцарь ступил на роковую тропу, и вскоре скрестит он клинки со своим мщением. Врата ярятся диким огнем… Вайвел…

Ее голова откинулась назад, словно получив удар. Кровь брызнула из носа и губ. Она захрипела, улыбнулась кровавыми устами: — Локви Вайвел ждет. Леди и Сестра танцуют вдвоем, каждая на своей половине мира. Кровопийца тоже ждет, ждет, когда будет найден. Пролагающий Пути чувствует жар в крови и балансирует на краю пропасти.

«Да! Все Оплоты, кроме одного…»

— Что-то ее остановило, — прошипела Серен Педак, отпуская руку Удинааса.

Но теперь он сам повернулся к ней и схватил за руку. Она метнула гневный взгляд, попытавшись вырваться. Он подтащил ее к себе. — Это не твой мир, аквитор. Тебя никто не звал. Так что стой и молчи… или уходи.

— Пустой Оплот, — заговорила Ведьма, широко улыбаясь, — воистину переполнен. Бойтесь братьев! Слушайте! Кровь свила сеть, что уловит весь мир! Никто не убежит, никто не найдет убежища! — Правая ее рука дернулась, разбрасывая старинные плитки по полу. С балок под крышей сорвались голуби — дикое, хаотическое биение крыльев. Они безумно кружили, дождем роняя перья.

— Сторожа стоят на месте, словно стали камнем! Их лица — маски ужаса. Госпожи танцуют танец расстроенных желаний. — Глаза ее оставались закрытыми, но тем не менее она показывала на ту или иную плитку, хрипло объявляя их принадлежность. — Рыцари пробились сквозь лед и холодная тьма грядет, раскрывая гибельные объятия. Ходоки не могут остановиться, растущий поток несет их вперед. Спасители…

— Что такое? — вопросила Серен Педак. — Она сделала их множественными — игроки в Оплоте Пустого Трона — бессмысленно…

— … видят друг друга, и оба обречены, и подобно им стоят Предатели, и вот что лежит перед нами, пред всеми нами. — С этими словами голос Ведьмы угас, подбородок вновь опустился, голова склонилась на грудь, длинные волосы завесили лицо.

Голуби всё летали по кругу — единственные звуки в обширном пространстве сарая.

— Претенденты на Пустой Трон, — прошептала Пернатая Ведьма горестным тоном. — Кровь и безумие…

Удинаас медленно разжал хватку на руке Педак. Она не шевелилась, замерев на месте, как и все присутствовавшие. Удинаас удивленно хмыкнул и сказал аквитору: — Види…те ли, она вчера плохо спала.

Серен Педак рванулась наружу, под холодную стену ливня. Шипящий поток на гравии дорожки, крошечные речки, прорывающие русла в песке. Дальний лес, казалось, опутан сетью веревок и нитей. Море и река гневно ворчали. Словно весь мир тает, обращаясь в воду.

Она замигала — на глаза набежали холодные слезы. Вспомнила игры эдурских детей, беззаботное щебетание — тысячу мгновений назад, так давно для ее памяти, словно это были чужие воспоминания. О временах, когда все было скользким и бесформенным.

Воспоминания, бегущие и бегущие к морю.

Словно испуганные дети.

В той битве, когда Зерадас Бун омыл себя кровью, сабля меруде раскроила ему правую щеку, рассекла скуловую кость, верхнюю челюсть и часть нижней. Жестокая рана долго не заживала, потому что нить, которой зашили зияющую дыру во рту, вызвала воспаление, прежде чем товарищи сумели донести воина в ближайший лагерь хиротов. Целитель сделал все, что смог — вытянул заразу, срастил кости; но извитый шрам, следы неровных стежков и втяжение плоти, вызвавшее некоторое смещение правого глаза книзу, остались навсегда. Лицо обрело странно унылое выражение, будто намекая, что некоторые раны души тоже остаются неисцелимыми.