Газахлар торжествовал. Он чувствовал себя победителем, и со стороны его супруги было крайне неосмотрительно закатывать скандал, свидетелями коего сделались десятка два Небожителей, коим, при известном усилии мысли, нетрудно было догадаться об отношениях, установившихся между домашним лекарем и супругой Газахлара. Поводом для скандала послужили слухи о том, что Эврихом будто бы увлеклась хорошенькая дочка Нгардмая, которую он неоднократно посещал и к которой был совершенно определенно неравнодушен. Поводов, впрочем, хватало, а причина была в том, что душа Нжери жаждала скандала. Будучи обделена вниманием со дня свадьбы, она торопилась наверстать упущенное, но сделать это было непросто, ибо если зеленоглазый ее красавец не посещал недужных Небожителей, то помогал Малаи в домашней лечебнице, писал какие-то бумаги под диктовку Газахлара, шлялся по городу в поисках достопримечательностей или корпел над своими собственными записями, смысла и назначения которых молодая женщина решительно не понимала. Деньги за них аррант получить не рассчитывал, а еще одна игрушка для взрослого мужчины — это уже слишком. Неужто ему не хватает ее, Нжери? Неужели все эти прогулки по городу и бумагомарание значат для него больше, чем она?
Словом, с Нжери надо было расставаться как можно быстрее, пока пылкая возлюбленная не превратилась в лютого врага. Тем более что враг у Эвриха в Мванааке уже имелся. По крайней мере один. И жаждал его позора, а может статься, и крови.
Не слишком искушенному в интригах арранту хватило все же ума заподозрить, что распространявшиеся среди Небожителей слухи о нем как падком на женщин и не слишком разборчивом любовнике не могли возникнуть на пустом месте. Близких подруг у Нжери не было, и, значит, источник происхождения их следовало искать где-то на стороне. Имя этого источника, как бы между прочим, назвал Эвриху Изим, и подтверждение его словам найти оказалось не сложно. Небылицы о чудном арранте сочинял Мфано, а помогали ему в этом его коллеги — врачеватели-недоучки, чьи доходы после исцеления Эврихом Газахлара начали стремительно сокращаться. Особенно же чувствительный удар нанес им чужеземный лекарь тем, что начал посещать недужных в их особняках.
По словам Малаи, сомневаться в достоверности которых не было никаких оснований, двое или трое домашних лекарей уже потеряли свои места из-за того, что аррант избавил от хвороб нескольких Небожителей, с чьими недугами здешние коллеги его то ли не умели, то ли не желали справляться, видя в них источник своего благоденствия. И, что было значительно хуже, изгнанные врачеватели не сумели обзавестись новыми высокородными покровителями — случай, по понятным причинам, для Мванааке исключительный. Начавшая было возрождаться после учиненного Кешо разгрома гильдия лекарей, состоящая в большинстве своем из шарлатанов и неумех, восприняла исцеление Эврихом ряда больных как личное оскорбление и повела с ним борьбу самым простым и действенным, казалось бы, способом. О нем, как выяснил Малаи, распускали три сорта наветов: во-первых, аррант — ничтожество, уморившее тьму народу у себя на родине, из-за чего и вынуждено было ее покинуть. Присвоив лавры неустанных трудов Мфано по исцелению Газахлара, заморский бездарь намерен теперь обобрать как можно больше доверчивых Небожителей и скрыться, дабы избежать заслуженного наказания за безвинно загубленные жизни. Басни эти, как легко догадаться, успехом не пользовались, ибо дураков среди Небожителей было не так уж много.
Во-вторых, красавец аррант слыл на родине известным развратником: совратителем, прелюбодеем, растлителем малолетних, мужеложцем и т. д., и т. п. За что опять же был объявлен вне закона. Бежал от возмездия и, объявившись в Мванааке, продолжал распутничать пуще прежнего. Обходительные манеры, приятная наружность и даже шрам на левой щеке способствовали тому, что история эта начала передаваться из уст в уста, обрастая такими живописными и правдоподобными подробностями, что, слушая ее в изложении Малаи, Эврих попеременно то бледнел, то краснел, то ругался, то хохотал до слез. Нжери, естественно, выслушав эту байку пяток раз от словоохотливых и сердобольных форани, должна была отнестись к ней несколько иначе. И басни о новых похождениях ее неутомимого, как она знала доподлинно, любовника не могли не привести к тому самому скандалу, который и разразился на заданном Газахларом пиру.
В-третьих, и это было, пожалуй, самым скверным, Эврих обвинялся в колдовстве. Ни опровергнуть, ни доказать это было невозможно, и Небожителям, не говоря уже об исцеленных аррантом слугах, рабах и ремесленниках, было, разумеется, совершенно безразлично, каким образом он избавил их от страданий. О различиях между магией и врачебным искусством спорили и не приходили к единому мнению и лекари и маги, хотя вопрос этот до недавнего времени представлялся Эвриху надуманным и несерьезным. Но его собственное, равно как и мнение излеченных им людей на этот счет вряд ли повлияет на имевшего зуб на колдунов императора, когда какой-нибудь соглядатай или «доброжелатель» из гильдии лекарей подаст ему грамотно составленную бумагу, изобличающую арранта во всех подлинных и мнимых прегрешениях. Что еще хуже, подметное письмо подобного содержания уже, видимо, дошло по назначению, поскольку Михманган, обещавший спасшему его глаз Эвриху выхлопотать для него разрешение на выезд из Мавуно, сделать этого, по не зависящим от него причинам, не сумел.
Когда Эврих, безошибочно уловив запах жареного, пришел к выводу, что пришла пора прощаться с Городом Тысячи Храмов, и напомнил Михмангану из клана Печального Зайца о данном обещании, тот был искренне рад услужить ему. Однако уже через четыре дня с убитым видом признался, что в имперской канцелярии имеется специальное письменное распоряжение, согласно которому аррант включен в список лиц, коим покидать Мавуно строжайше запрещено. Велик ли этот список и чего ради он составлялся, Михманган не знал, да это, собственно говоря, и не имело значения. По доброте душевной он принялся уверять Эвриха, что на месте Кешо тоже запретил бы выпускать из империи чудо-лекаря, но верилось в это с трудом. Хотя, с другой стороны, непонятно, почему император попросту не приказал свернуть заморскому колдуну шею, едва прознав о его существовании.
Как бы то ни было, надежда покинуть Город Тысячи Храмов чинно и благородно развеялась, и, отправляясь в особняк, носящий поэтическое название «Приют влюбленного звездочета», Эврих рассчитывал переговорить с его хозяином, ежели обстоятельства будут тому благоприятствовать, об ином способе распроститься со столицей Мавуно. Дело в том, что Дархаш, пригласивший арранта к своей дочери, был одним из трех таможенных чиновников, ведавших досмотром уходящих и приходящих в столицу кораблей, и если бы захотел, то, верно, отыскал бы капитана торгового судна, направляющегося в Фухэй, Умукату или Дризу, который за щедрое вознаграждение согласился бы закрыть глаза на присутствие лишнего человека на борту своего корабля.
