Казаки в это время таскали к воротам боеприпасы, вещи, продукты — чтобы можно было поесть, не уходя далеко. Кроме того, два десятка воинов отправились в растущий на склоне лес рубить бревно для тарана. Хлопоты заняли почти весь день — поэтому штурм первого укрепления князь отложил до утра. На рассвете заряженные пушки уложили передней частью на короткие жердины, казенником — и вовсе на землю. Андрей проверил наводку, а потом самолично поднес факел из промасленной тряпицы к запальным отверстиям. После выстрела стволы отлетали назад на несколько шагов, а одно даже закувыркалось — но ядра попали в цель, надломив правую створку возле петель. Казаки, разбежавшись, ударили тараном в верхнюю часть — и воротина благополучно провернулась вокруг засова, грохнувшись внутрь. Степные витязи ринулись вперед, подныривая под торчащую нижнюю часть, — но сражаться оказалось не с кем. Османы предвратное укрепление защищать не стали и ушли в крепость.
Холопы взялись за щиты, выстраивая их уже напротив самих надвратных башен, Пахом с помощниками забивал в стволы свежие заряды — как вдруг налетчиков встряхнули пушечные залпы, донесшиеся из гавани. Русские стремительно кинулись вниз по дороге и успели увидеть, как подошедшие к порту четыре османские галеры методично расстреляли все три казацкие посудины.
— Ну вот, — вздохнул Зверев. — Мало нам тревоги, так еще и отреагировать басурмане успели. Прислали флот для нашей поимки. Скоро ждать карателей.
— Мы в ловушке, княже, — широко перекрестился Даниил Адашев. — Теперь нам отсюда не уйти.
— Если не уйти, тогда закончим начатое, — ответил Андрей. — Атаман, поставь на дороге две сотни казаков на всякий случай. На этих лоханках, на всех четырех, больше сотни солдат не наберется, высаживаться они не рискнут. Но мало ли чего… Чтобы дурных мыслей у них не возникло.
Холопы и ватажники вернулись к воротам заканчивать свои приготовления, и новым утром османская крепость испытала удар выпущенных всего со ста шагов четырех чугунных ядер. В этот раз Андрей метился понизу и снова отлично все рассчитал: в створке слева ядра выломали изрядный кусок дерева, от земли и на высоту человеческого роста. Холопы, подбежав, тут же начали стрелять на ту сторону из пищалей, затем в лаз один за другим принялись нырять казаки.
— Ну, вот и все, — кивнул Андрей, — мы ее взяли…
Ни особой радости, ни азарта, ни даже волнения он не испытывал. Судак оказался слишком слабым противником.
— Саразман, не убегай! Повозки, лошадей берегите, они нам понадобятся. Упряжь всю забирайте, какую найдете! Понял? Ну, давайте. С Богом.
Ватажники веселились в городе до вечера. Освободили полсотни невольников, взяли в добычу полторы сотни лошадей и вполовину меньше повозок, кое-какую небольшую добычу и одного османского пашу — замотанного, словно копченая рыба, в веревки и закатанного в кошму. Так его на одну из телег и забросили. Невидимые из бухты, налетчики погрузили припасы, пушки, накопившуюся рухлядь и около полуночи тихо снялись, уходя в гору по накатанной грунтовке.
На рассвете дорога уперлась в идущий вдоль берега, хорошо накатанный тракт.
— Направо поворачивай! — крикнул первому возничему Андрей.
— Зачем направо? — удивился Адашев. — Там же Кафа!
— Слева горы на много дней пути. Справа — степь. Что лучше? — громко спросил Андрей. — Направо поворачивай. В степи крымские выйдем — растворимся, как рыба в воде. Понятно?
Ему никто не ответил. Но это было неважно. Главное — теперь люди знали, что они не просто пропадают, лишенные пути домой, а двигаются согласно какого-то тайного плана командира.
Ближе к полудню ватажники оказались возле поселка из четырех дворов, окруженных бескрайними виноградниками. Ряды шпалер забирались на склоны гор и переваливали через них, лоза уже успела обзавестись множеством пока еще зеленых кисточек.
Беспокойства у хозяев идущий по дороге обоз не вызвал — об опасности селян никто не предупреждал. Казаки свернули в ворота, в несколько минут переловили хозяев и собрались вешать на колодезном журавле — вместо ведра. В последний момент, когда на шею старика уже накинули петлю, его жена опустилась на колени и принялась молиться, часто крестясь.
— Православные, что ли? — не поверил своим глазам Саразман Рваное Ухо. — А ну, на шее у него гляньте!
Казак, надевавший петлю, потянул льняную нитку и продемонстрировал всем маленький серебряный крестик.
— Грек, наверное, — сообразил Андрей. — Их в Крыму еще до Рождества Христова немало поселилось. Так и живут.
— Что же они сразу не сказали?
С шеи старика сняли петлю, вернули ведро на место. Пока одни казаки черпали воду, давая напиться всем путникам, двое других подарили греку на память дорогой османский халат и чалму. А затем обоз двинулся дальше.
Что остались думать греки — неведомо. По-русски они, как показалось Андрею, не понимали ни слова.
Незадолго до заката тракт перевалил низкую пологую гряду и вышел к россоху. Одна хорошо накатанная дорога уходила прямо и вправо, под небольшим углом, другая, не менее наезженная — налево, строго на север. Мысленно перекрестившись, князь Сакульский облегченно вздохнул и махнул рукой в направлении своего далекого-далекого имения.
Версты через три, когда солнце уже скрывалось между горными вершинами, Андрей успел заметить на краю придорожной поляны линию камышей и приказал вставать на привал.
Уже в который раз за этот поход оставшиеся без ночлега и измученные долгим переходом люди с молчаливого согласия князя проспали изрядно времени после рассвета и начали собираться в путь, когда солнце поднялось уже довольно высоко. Здесь, в горной расселине, возле весело журчащего ручья не хотелось думать о возможных опасностях, о татарских дозорах, рыскающих в степи, о собранных в гарнизонах янычарах, которых прямо сейчас султанские наместники наверняка рассылают во все места, откуда только поступили тревожные слухи.
— Обоз, — подбежав к Андрею, наклонился Саразман. — Там, вдалеке идет, версты полторы.
— Какой он тут еще может быть, кроме басурманского? — усмехнулся Зверев. — О чем печаль?
— Вы бы с боярином халаты накинули и чалму. А то как бы беспокойства не вызвать.
По лагерю пошло тихое шевеление. Те, у кого сохранились фески и кушаки — маскировались под османов, прочие или раздевались совсем, или прятались за повозки. Освобожденных в Судаке невольников собрали в плотную толпу и велели держать руки за спиной.
Обоз приближался. Пятеро всадников медленным шагом сопровождали три большие кареты, запряженные четверками чалых лошадей. Кареты, как ни странно, вид имели совершенно европейский — словно катились не по крымским просторам, а по тракту между Лейпцигом и Кельном. Всадники щеголяли суконными кафтанами, на шее были кокетливо повязаны платки, головы от солнца скрывали черные треуголки.
