Айвен смотрела, как текла кровь мужчины, не слыша всеобщих криков и поднявшегося над трибунами дыма. Словно извилистая и пьяная река, вытекала рябиновая жидкость, а тело мужчины все еще дрожало, толстые мускулистые руки тянулись к гортани, откуда выхлестывалась фонтаном жизнь, но из глаз медленно исходило стремление к борьбе. И сдавшийся воли иного мирозданья, его голова откинулась, а лицо искривилось выражением окаменевшего ужаса, губы изогнулись в предсмертном крике, застывшем где-то в груди, и золотые кольца оборачивались небесным пламенем на малиново-алом закате дня, разливавшего свой свет над головою перед восшествием на престол суток сумерек. Он ушел за порог другого бытия. Когда Айвен подняла голову, она тщетно надеялась увидеть лицо Ариса, он растворился в всеохватывающем залы пламени, суете и галдеже. И горящий огонь стал зеркальным отражением ее глаз, когда она смотрела, как с женщин срываются драгоценные украшения, и опадают на полы каменья, как белоснежные стрелы с высоты черного неба пронзают глазницы грозных зверей, что сопровождали на всем пути своих господ, как люди выворачивались и изгибались под глубокой синью огня. И алые покрывала на стенах утопали в пепле.
Она почувствовала, как ее плечи отпустил стражник, удерживающий девушку на месте, и, ринувшись в сторону главных каменных ворот, он не успел сделать и трех шагов, когда его грудь поразили золотые когти, пестрящие бриллиантами, на лице его на краткий миг застыло изумление и потрясение, и горечь сменила страх в глазах, когда его сердце вырвали из грудной клетки. Айвен подняла свой взгляд, смотря, как трепещущее сердце трепещет в ладони дворянина, превращающееся в пепел. Татуировки возле его очей облизывали темную кожу, как языки змей и пламени, что разгоралось огромными красными стенами.
Айвен не дрогнула, когда аристократ подошел вплотную к ней. С его руки капала кровь, и золотые цепи, увешивающие его расшитый рубиновыми камнями кафтан, звенели в горячем воздухе и поднимающихся в небо огненных искр. Она не смогла уловить от него запаха гари и пороха, крови или слез, от него веяло ароматом ночного жасмина и цитрусов, легкого аромата шалфея, но в воздухе пахло горящими телами и крики боли отзывались эхом в ее ушах.
Она могла бы убежать, но то была ничтожная попытка. Он взял позолоченную цепь в свои руки, заставляя ее подняться на ноги, отчего она уперлась руками ему в грудь, и своими золотыми глазами он рассматривал ее. Окровавленной рукой он провел вдоль ее скулы, и золотые когти задели ее подбородок, так зверь присматривается к своей добычи. И мужчина тихо произнес слова, которые показались ей говором призрачного фантома:
— Теперь ты принадлежишь мне.
Стена огня поглотила беломраморные стены, когда воины карательного отряда, словно ангелы смерти в белоснежных рясах обрывали жизни своими клинками дворянам и богатым выходцам. Мужчина обнял ее за плечи, прижимая к своей груди, и что-то тихо промолвил, и земля под ними засияла от неонового света ажурных символов, и тернии черных роз охватили их, скрывая за острым агатом. Она видела ночное небо, и пустоту, освещенную звездною рекою. И когда глаза ее поглотила вечная темнота, она распознала, что слова, которые он прошептал ей на ухо, были совершенной русской речью.
Ангелы зовут это небесной отрадой, черти — адской мукой, люди — любовью.
Г. ГейнеАйвен позабыла, каким нежным может показаться тепло солнечного света, когда касаются злато-карих ресниц языки шафранового огня, как окрашиваются в рубин губы, когда полуденный свет оставляет горячий, томный поцелуй на устах, едва лаская дыханием прозрачной синевы неба. Когда она раскрыла свои глаза, то боялась пошевелиться, потому что сон растворится в талой мечте, исчезающем мираже, если сделает вздох. Но проходили минуты, как она наблюдала из-под опущенных век за тем, как скользят по воздуху крупицы блистающей пыли, сверкая, как грани алмаза, обтекаемым потоком солнечных вод. Она с замиранием сердца смотрела, как проскальзывают таинственные и причудливые в своих виражах и образах тени по светлым стенам, делая выпуклыми узорчатые арабески кремовых хризантем, жасмина. Ее темные ресницы затрепетали, когда она невольно подставила лицо и шею, пробивающемуся сквозь витражное окно из цветного стекла свету, ласкающему, словно самые нежные и мягкие руки. Такое невероятно легкое прикосновение — напоминали мягкость перьев лебедя.
Ее кровать была огромной, белоснежные и прохладные шелковистые перины, и яркие широкие подушки самых разнообразных оттенков — глубокий изумруд с золотыми единорогами и серебряными копытцами; богатый красный рубин с черными коршунами, на когтях которых блестели алмазные перстни, и рассекали они железными крыльями бури и морские аквамариновые штормы, что возвышались темными стенами над адамантовыми фрегатами; и золота ониксовый туман, что открывал вид на заходящее солнце, что окрашивала в багрянец снежные горы. Айвен несмело приподнялась на локтях, оглядывая свою широкую атласную белую сорочку с тонким жемчужным поясом, и схватившись за один из столбиков массивной кровати, провела пальцами по дивным узорам морских раковин, дельфинов и вырезанных пейзажей морозных и опасных рифов, кораблей с роскошными, великолепными орнаментами и знаменами на раскрытых парусах.
Комната была же небольшой, и кровать занимала почти все пространство, но была ярко освещена солнечным светом. В воздухе витал аромат пряностей и молотой корицы, жареными фисташками и лилиями. Одинокая овальная тумба из хрусталя с ониксовой вазой со свежими белыми каллами стояла напротив резной спинки кровати, и капли прозрачной чистой воды бриллиантовыми слезами стекались к скрученным бутонам. Высокая газовая лампа в форме виноградных лоз, оплетающих друг друга и распустившегося опалового лотоса, огибала по мозаичной канве открытый арочный проход, скрытый тончайшими нитями и нанизанными на них сверкающими фиолетовыми фианитами. Айвен спустила ноги на теплые каменные плиты, и на мгновение закрыла глаза, вдыхая в себя сладкие ароматы, овевающие ее, словно стараясь запомнить каждое мгновение в этой комнате. Тепло проникало под кожу, согреваю кровь и кости, и плечи ее задрожали от внутреннего удовольствия, когда легкая волна прошлась вдоль позвоночника, оставляя жгучую вибрацию где-то в области затылка. Солнечный свет впитывался в коричневое злато длинных волос, чистых и мягких. Ее руки невольно потрепали несколько прядей упавших на плечи, и брови ее приподнялись в недоумении. Остекленевший, испытующий взор пал на каштановые локоны на кончиках пальцев, сияющих красками рассвета и заката. Она никак не могла вспомнить, когда в последний раз ее волосы были такими ухоженными, такими мягкими, как течение водной глади; как воздух, что дышит над неумолимыми волнами грозового океана; как молчаливые ветра, расходящиеся вдоль черных дремучих дубовых лесов, где загадочные фигуры теней и кружевные всполохи туманных вихрей от волчьего рычания вздымаются в ночное царствование снежной обители.
