— Сказать, что я его поймал? — развеселился Грин, представив себе, как он пятнадцатилетним пацаном скручивает пусть и щуплого, но солдата. — Это было бы несправедливо по отношению к Блейки, но я могу сказать, что я его заколдовал. Да, именно так. Пять лет назад очень сильно заколдовал, а теперь он расколдовался, и я его привел обратно. Так пойдет?
— Заставить руководство поверить в колдовство несколько сложнее, — честно признал полковник. — Но если сказать, что вы его забирали, а теперь возвращаете, то смотреться это будет красиво. Не вы лично, ваше общество… А потом мы снова отправим его к вам, только уже сами.
Грин кивнул.
— Только, — попросил он, — давайте сделаем так, чтобы я сам сообщил ему радостную новость о возвращении к соплеменникам. А потом провожу его к людям обратно. Я очень хочу видеть радость Блейки Старра от встречи с вами, а потом и со мной, — оскалился сфинкс, — Лично!
Моран выражение морды лица оценил и не смог спрятать ухмылку при мысли, что Старр, кажется, умудрился оказаться проблемой не только для «Крыла» и лично него.
— Да. Давайте так и сделаем, — заключил он. — Это будет лучше всего.
Ночь зимнего солнцеворота на мабрийской базе оказалась жарче самого жаркого июльского дня. Позднее Блейки, описывая в лицах эту фантастику, упоминал только бесконечное «мать-мать-мать» во всех вариациях и от всех, кого он знал, без исключения.
Во-первых, под вечер из ворот базы выполз явно обозленный разговорами Грин, шерсть на котором стояла дыбом, а узорчатый хвост яростно сокрушал окрестные сугробы, и, не сказав дурного слова, в несколько прыжков повалил экс-пилота, художественно подрав на нем одежду.
— Ты ведь знал, что я маг? — говорил Грин, нарочито выпуская когти в опасной близости от блейковых глаз. — Знал и понимал, что я так просто не смогу оттуда уйти? Понимал, гаденыш? Знал, что мне вообще не стоит заходить на твою базу, а? Что, сдал меня за свои детали, стручок лерейский?
— Так кто ж тебя подписывал? Я, что ли? — слабо оправдывался Блейки, с ужасом понимая, во что не мог не вляпаться любопытный полукошак, но оправдывался неубедительно, и с образцово-показательными царапинами на физиономии был буквально вкатан в ворота базы, после чего сфинкс успокоился, набросал задними лапами небольшой сугроб снега туда же, на ворота, и отправился на блейково кострище коротать ночь.
А за воротами Блейки уже ждали люди майора Стейла. Майор Стейл был ласковый и ядовитый, как степная гюрза в брачный период. Майор ждал Блейки в уютной бетонной комнате с голыми стенами и стульями, приваренными к полу. Майор пил кофе и спрашивал до тех пор, пока у Блейки не отсох язык отвечать. Потом сам майор вышел, как видимо по делам, и спрашивать стал заместитель майора. Потом заместитель заместителя.
В процессе содержательной беседы Блейки понял, что его коварно заколдовали и похитили, непременно против воли, и это был полный кошмар и конец всего, и даже оправдываться не пытался, говоря, что все так оно и было, как там у них записано, потому что записано все верно, и он все это двадцать раз подтверждает, и всеми конечностями говорит, что так оно и происходило…
Потом вернулся опять майор, но к тому времени Блейки как-то немножко уже разучился различать человеческие лица, поэтому не увидел, что вернулся он с полковником Мораном.
Зато почти сразу услышал, и слушал еще долго, потому что полковник Моран тоже имел день и особенно вечер насыщенный, и до кондиции дошел намного раньше, чем дошел до Старра.
Каждый из тех, кого полковнику после беседы с Грином пришлось вводить в курс дела, считал своим долгом сначала поделиться с Мораном своими соображениями и комментариями по поводу услышанного, а потом — по поводу последовавших распоряжений и приказов, которые, как оказалось, внезапно стало можно обсуждать.
Начал, разумеется, Стейл, воспринявший дивную историю пленения Блейки Старра именно так, как и следовало ожидать от особиста. И полковничье: «Сейчас Грин его нам отдаст, забирайте на допрос и убедитесь, что все так и было,» — тоже понявший верно, но крайне невосторженно.
Стейла пришлось брать на цель их миссии, важность грядущего договора и «не можем же мы усомниться в словах полномочного посла!», но майор был человеком умным и браться вот так сходу не хотел. Хотел он поторговаться, и вообще — что-то он не видел, чтобы их «посол» предъявлял хоть что-то, могущее сойти за верительные грамоты. Тут уже Моран рыкнул о своем безразличии к последнему обстоятельству коротко и нецензурно, уточнив, что оценки доктора Ренна должно быть достаточно, а если даже нет — этот крылатый хотя бы не заявил сходу, что он человек простой, а такие сложные вопросы должны решать деревенские старосты — и не в той же ли степени безразлично майору Стейлу, какого именно вождя аборигенов показывать комиссии из СОМ, если других все равно хрен кто найдет?!
Стейлу, в общем-то, было безразлично именно настолько, но своей шкурой и карьерой он дорожил, а попасться на горячем опасался больше полковника, поэтому склонять его к сотрудничеству пришлось почти полчаса, прежде чем тот наконец согласился признать, что главный тут пока еще именно Моран, и ушел задавать Блейку Старру правильно сформулированные вопросы.
Стейл ушел, а легче не стало, потому что полковника тут же взяла в оборот научная группа, и Ренн, как старший по возрасту и по влиянию, вежливо поинтересовался, отдает ли Моран себе отчет, кто на изложенных Грином условиях сюда попадет?
Моран, как всегда после общения с «любимым» замом, отдавал себе отчет в том, что пора идти спускать пар где-нибудь на стрельбище, если он не хочет начать орать на неповинных подчиненных, но вместо этого пришлось слушать прогнозы людей умных и без иллюзий: что в колонию Мабри вложила бы все лучшее, как в ценнейшее приобретение всего народа, а в такое, где ничего не будет их, мгновенно вышлет все отбросы общества; что на планету, которая будет описана как мир, принимающий беженцев, рванут представители всех планет Союза, где есть проблемы с перенаселенностью; что наверняка позаключаются еще договора и понаедет кого только не; и что не объяснить таких вещей аборигенам просто подло, они же сами не представят масштаба этой катастрофы, пока не станет слишком поздно… И, в конце концов, самому же полковнику должно быть ясно, что руководство куда больше оценит договор полноценный, который будет выгоден и для Мабри, и для местных жителей, и лично для Морана.
Морану было ясно, что теперь на карьерные соображения берут уже его, и что он тоже браться не хочет, и не хочет даже торговаться. Хотел он послать «почтенных мудрейшин» далеко и извилисто, а если кто из них не пойдет, то разогнать хотя бы по спальням, поскольку тот же Ренн уже в том возрасте, когда вредно переутомляться, но пришлось слушать, делать лицо посолдафонистей, и чем дальше, тем больше испытывать чувство солидарности со Стейлом, который на все речи ученого ответил бы, что на аборигенов он кладет, а дома только чище будет.
