— Готовы отказаться от своих обычаев ради чужих, от своего образа жизни ради того, что не знаете, растворить свой язык в десятках других наречий, жить ради выживания, а не ради удовольствия, и знать, что от человека в этом мире остается только сделанное, а не сказанное? — певуче перечислял он, не замечая, как приклеивается к губам та самая каменная улыбка.
Полковник поднял бровь:
— Вы хотите, чтобы наши люди приняли ваше гражданство? Перестали быть сыновьями Мабри и отказались от родственников, оставшихся в старом мире? Наше правительство предпочло бы основать здесь полноценную колонию, но если вы готовы принять только беженцев — мы найдем тех, кому наша жизнь и обычаи были в тягость, а ваши — придутся по душе.
— То есть полное растворение в нашем мире вас не испугает? — с любопытством спросил Грин. — Вы действительно храбрые люди. Я когда-то очень боялся.
— Вы? Вы что же, не местный?!
— Местный. Только летать научился совсем недавно. И облик сменил тоже недавно. Фантазии у меня не очень много, поэтому предугадать точно, какими могут стать ваши люди у нас, я пока не могу. Поэтому так и восхищаюсь смелостью человека, готового отвечать за свои решения перед всеми своими соплеменниками. Скажите, а в какой форме должно быть выражено согласие нашего мира принять к себе ваших людей?
Моран моргнул, чувствуя, что чего-то, кажется, недопонял, но тонкости уже были делом ученых.
— В форме документа, который наше и ваше правительство должно будет утвердить в совете Союза Объединенных Миров. Будет составлен договор, в котором обе стороны подробно укажут, на каких условиях заключается союз и едут наши поселенцы. Как только его подпишут ваши и наши лидеры и признают законным остальные миры, ваша планета будет зарегистрирована в каталоге и получит соответствующее описание.
— Документа? — удивленно переспросил Грин. — Договор с землей — на бумаге? Впрочем, вам виднее, полковник.
— На бумаге или электронном носителе, защищенном от правок, — уточнил Моран. — Во всяком случае, наш экземпляр договора должен быть именно таким, иначе его не признают действительным за пределами вашего мира. Без этого нам не позволят прислать сюда людей, даже если ваше согласие будет дано.
— Для вас — бумага, я понял, — впустил-выпустил когти Грин. — А в нашем мире договор скрепляется уникальными вещами, в создание которых две стороны вкладывают то, что им ценнее всего.
Полковник согласно кивнул:
— Раз у вас так положено, значит, так и сделаем. В вашем мире договор будет подтверждаться так, как правильно у вас, а для других миров, чтобы в Союзе не подумали, будто мы пришли к вам силой или обманом, оформим бумагу, которой поверят они. Это не проблема.
Помедлил.
— Но вы так и не назвали цену.
Грин покачал головой:
— Чтобы определить цену такого договора, нам придется встретиться еще не один раз, так что не торопитесь, полковник.
Грину было бесконечно печально и одновременно очень смешно: неужели этот умный человек подумал, что можно зараз оценить целый народ? Просчитать, во что это им обойдется? В языке Грина слово «цена» обозначало не только «стоимость», но и «последствия поступка» — и второе значение было определяющим.
— Я не тороплю вас, — согласился Моран. — Но этот договор отличается от того, которого от меня ждали, и мое руководство захочет знать как можно больше, прежде чем дать мне позволение продолжить переговоры самому или прислать человека, который будет более опытен. Основное положение мне понятно: вы не позволите основать нашу колонию, но примете отдельных людей, если они пожелают оставить наш мир и поселиться в вашем. Это я могу передать, но также я должен буду им сообщить, какая принята у вас форма правления и как зовут правителя или группу правителей, интересы которых вы представляете, а также плату, которую они захотят получить у наших вождей за эту сделку. Вам, полагаю, потребуется от меня аналогичная информация?
Грин озадаченно нахмурился, пытаясь осознать смысл фразы. — В вашей речи есть слова, смысл которых мне неясен, — признался он честно. Думается, мне стоит вернуться к моему Мастеру и спросить совета у него. Вы могли бы записать ваши выводы на бумаге или каком-либо другом носителе информации так, чтобы смысл не был искажен пересказом?
Сфинкс нахохлился:
— В любом случае, чтобы понять, как быть дальше, мне не хватает слова моего Мастера, — решительно заключил он.
Вот это было… это впечатляло.
— Да кто ж там у вас засел вместо нашего Дорра… — пробормотал Моран, впервые за этот день по-настоящему растерявшись.
Вертикаль подчинения тут была явно… была.
Но совсем уже непонятно, какая.
— И это второй вопрос, который хорошо бы понять, — строго сказал Грин, внутренне абсолютно обнаглев. — Что за дело было у Черного Мастера Дорра, что он просил за вас так же, как я сейчас прошу за дело Блейки Старра?
Полковник прищурился:
— А он просил? Он поэтому умер?
— Он просил — кивнул сфинкс. — Он сначала умер, а потом заглянул ко мне на костер и попросил Черного Мастера, своего ученика и наследника, связаться с вами. Я так понял, что у него осталось с вами дело, которое он хотел бы закончить. Потом оказалось, что это дело связано с Блейки, и он тоже хочет его закончить. Не уверен, что дело это одно и то же, но если человек возвращается так издалека, это что-то очень важное.
Значит, сначала умер, потом заглянул.
Ничего, в лазарет он вечерком тоже зайдет. Так, на всякий случай…
Провериться.
— Важное, значит… А скажите мне, Грин, — внезапно спросил полковник, — такой, как Блейк Старр, вам в вашем обществе может на что-нибудь пригодиться?
— Он хороший путешественник, — признал Грин. — Веселый и понимающий. Безалаберный только.
Грин проглотил свое вечное «и мне он по-прежнему нравится», потому что прямо сейчас Блейки бы ему понравился исключительно в качестве коврика для точки когтей, но это были уже только его, Гриновы, проблемы.
Моран хищно-обрадованно сверкнул глазами.
— А можете вы забрать его себе? Потребовать в знак готовности продолжать переговоры пойманного в лесу солдата? Сейчас он принадлежит нашему миру, и единственное дело, которое ему предстоит — немедленная казнь в случае поимки. Если же он будет одним из вас, то и наказывать его будете вы, как захотите и если захотите. Разве что придется сказать, что поймали его пять лет назад — вы увели, а не он сам сбежал. Возможна ли эта маленькая ложь?
— Сказать, что я его поймал? — развеселился Грин, представив себе, как он пятнадцатилетним пацаном скручивает пусть и щуплого, но солдата. — Это было бы несправедливо по отношению к Блейки, но я могу сказать, что я его заколдовал. Да, именно так. Пять лет назад очень сильно заколдовал, а теперь он расколдовался, и я его привел обратно. Так пойдет?
