Да и черт с ним. И так хорошо. Елена положила руки на медные бортики. Машинально проверила, не распустился ли узел на полотенце, которым она обернула волосы. Краска была стойкой, но Елене до сих пор снились кошмары, в которых Раньян узнавал ее по внезапно проявившейся рыжине. Это, кстати, тоже было проблемой. Учитывая, что теперь Елена близко сошлась со сторонним человеком, вплоть до общей постели, краситься приходилось тщательнее и чаще. Хотя черная мазилка вроде не портила шевелюру, лекарка всерьез опасалась за волосы. Возможно, со временем придется как-то открыться подруге.
— Вон, — Флесса небрежно отослала служанок с кувшинами.
Елена как обычно подавила гримасу недовольства. Манера обхождения герцогини с прислугой низшего звена была одной из многих вещей, которые с одной стороны безмерно раздражали, а с другой заставляли чувствовать бессилие. Елена отлично понимала, что если она попробует задвигать про человеческое достоинство, аристократка попросту не поймет о чем идет речь. Идея «все люди равны» могла с легкостью привести в допросный подвал, ибо прямо покушалась на устои сословного общества.
— А ты знаешь, что в прежние времена лекари прописывали охладевшим супругам совместное принятие раздельных ванн? — прищурилась герцогиня, вытянув над головой левую руку, ту, что с кольцами. — В одной купальне, друг против друга.
— Нет, — улыбнулась Елена, глубже опустившись в большую ванну, выстланную простыней, чтобы металл не касался кожи. В купальне приятно пахло мылом и ароматическими мешочками с высушенными лепестками южных цветов.
— Но это так. Ванны требовалось принимать обнаженными… — Флесса покрутила пальцами, наслаждаясь отблесками драгоценных камней в кольцах. — И в изысканных украшениях.
— Попробую угадать, это разогревало остывшие чувства?..
— Именно, — мурлыкнула герцогиня, поглаживая шею. — Будоражило кровь и пробуждало чувственность.
— Что ж, тебе до этого еще очень и очень долго.
Елена подумала, что легко и приятно льстить правдой. Определенно, пройдет много лет, прежде чем Флессе придется подхлестывать чью-нибудь чувственность афродизиаками и всяческой психотерапией.
— Тебе нужны изысканные украшения, — как бы невзначай предложила герцогиня.
Елена с трудом удержалась от недовольной гримасы, поняв, что снова начинается.
— Когда смотришь на меня, тебе нужно… пробуждать чувственность? — лекарка понимала, что звучит провокационно до наглости, однако не смогла удержаться. Она откинула назад голову, оттянула плечи и полуприкрыла глаза, покусывая губы для нужного оттенка ярко-красного. Судя по тому, как румянец залил обычно бледные скулы герцогини, подействовало безотказно.
— Я хочу любоваться на тебя в драгоценностях! — капризно пожелала Флесса. — У тебя чуть смугловатая кожа, на ней хорошо будет смотреться белое золото. И опалы. К твоим глазам идеально подойдут опалы. А у тебя нет опалов! Только эти… старые монеты.
— Расскажи мне про коммерцию, — неожиданно попросила Елена, желая свернуть скользкий разговор куда угодно, главное подальше от неприятной темы.
— Что? — сбилась с мысли герцогиня.
— Вчера у нас под окнами была драка, побили немало народа. Спор вышел из-за винной монополии. Ты знаешь больше меня. Расскажи, что происходит.
— Хм… — просьба явно оказалась неожиданной и поставила Флессу в тупик. — Ты вряд ли поймешь.
— Я умнее, чем кажусь, — наморщила лоб Елена.
Флесса пригладила мокрые волосы, переплела пальцы с таким видом, будто прикосновение к гладкому золоту колец доставляло удовольствие.
— Императору нужны деньги. Собственно деньги нужны всем, но императору их особенно не хватает.
Она сделала паузу, оценивая реакцию. Елене стало даже немного обидно за то что, что подруга сомневается в ее способности понять настолько простые вещи.
Про императора Елена слышала. Молодой человек, чуть ли не ровесник Флессы, считался повелителем Ойкумены на восемь сторон света, включая Остров. Фактически, как у длинной череды правителей до него, с эпохи Катаклизма, власть императора заканчивалась не то в пределах дворцовых стен, не то где-то за городскими воротами. Тем не менее, определенный вес повелитель имел, как законодатель, арбитр в спорах высшей аристократии, а также что-то там еще.
— Это очевидно, — сказала Елена именно то, что думала.
— Не скажи, — отозвалась герцогиня с ноткой одобрения. — Простолюдины считают, что если ты знатен, деньги берутся сами собой, сколько нужно. А уж если ты император…
Стало еще обиднее от подчеркивания «простолюдинности». Хотя обижаться не имело смысла, Елена была горожанкой низкого сословия, констатируя это, аристократка лишь отмечала факт. Но все равно…
— Однако источников собственного дохода у императора не так уж и много, — продолжала Флесса, разбрызгивая капли воды с кончиков пальцев.
— А налоги?
— Налоги это откупщики, — пояснила герцогиня. — А откупщики это «липкое золото».
— Липкое?
— Прилипает к пальцам в изобилии.
— Понятно… То есть Дворец не так уж богат?
— Ну как сказать… на роскошную жизнь хватает. Но молодой император хотел бы куда большего.
Флесса поневоле увлеклась, а Елена оказалась благодарным слушателем, так что общая картина прояснилась довольно быстро. В процессе лекарка пару раз ловила на себе необычно заинтересованные взгляды герцогини, далекие от обычной страсти, но пренебрегала, стараясь удержать нить повествования.
Финансы императорского двора пополнялись запутанными способами. Формально у правителя мира имелась обширная доля в налоговых поступлениях, а также право собирать взносы у Церкви «на защиту земли и веры». Практически же в силу многих причин живые деньги приносили главным образом личные владения императора, которых у семьи было не так уж и много. И конечно подати с проводимой раз в два года Великой Ярмарки. Прежним владыкам этого вполне хватало. Этому — нет.
Насколько поняла Елена, молодой император вознамерился организовать ни много, ни мало, аналог промышленной революции, серьезно подвинув традиционные цеха к выгоде так называемых ремесленных советов, которые одновременно осуществляли административную власть в городских районах. Декларировались справедливые взносы для подмастерий, возможность каждому заниматься любым ремеслом и менять занятие по личному усмотрению, прямая уплата податей мимо цеховой казны и так далее. А где-то на горизонте уже забрезжили контуры налоговой реформы с переходом от системы откупов к нормальной бюрократии.
Разумеется, вся реформация преследовала простую цель — расширить налогооблагаемую базу. Разумеется, значительная часть цехового сообщества сплотилась единой стеной, саботируя задумку самыми изощренными способами. Тем не менее, до определенного момента все катилось подобно старой телеге, криво, поминутно ломаясь, но все же в условно задуманном направлении. Потому что за императора встало немало разного люда, от разорившегося мелкого дворянства до низких, непривилегированных цехов, которые платили как «высшие», а в остальном считались таким же быдлом, как могильщики, золотари и сборщики нечистот для дубильных мастерских.
— А что плохого в том, чтобы подвинуть цеха? — решилась уточнить Елена.
— А что хорошего?
— Ну, так нечестно! — Елена плеснула водой в подругу. — Вопрос на вопрос! Но скажу… — она задумалась на мгновение. — Когда человек свободен…
И тут случилась заминка. Елена поняла, что не может выразить все, что думает — элементарно не хватает речи. «Буржуазная революция», «мануфактуры», «индустриальное общество» и множество иных понятий крутились у нее в голове понятными образами, могли быть высказаны по-русски… и все. Всеобщий язык Ойкумены, а также его многочисленные диалекты были попросту лишены нужных слов.
— Ну, хорошо, — улыбнулась Флесса, глядя как Елена разевает рот в немой попытке описать неописуемое. — Давай представим.
Она опустилась в ванне, показав изящные ступни, подняла и вытянула правую, любуясь новым браслетом на щиколотке.
