— Нет, нельзя. Я проиграла. Я честно пыталась, но я проиграла, Лешка, у меня нету больше струн.
— Что же, — спросил он нерешительно, — теперь ты… будешь просто моей дочкой? Да?
Она закрыла глаза:
— Прости, Леша. Мне больше бессмысленно жить. Я уже не буду — никем.
Он взял ее за плечи.
— Слушай. Мне плевать. Если ты… да перестань, это истерика! Ты моя дочь, на остальное мне положить с прибором. Твой отчим тебя пальцем не тронет, а твоя сумасшедшая матушка…
Грянул дверной звонок.
— Скину с лестницы, — сказал Аспирин сквозь зубы. — И пусть потом жалуется, кому хочет.
Широким шагом он прошел в прихожую и, не глядя в глазок, распахнул дверь.
— Добрый вечер, Алексей Игоревич.
Из коридора дохнуло холодом. Ледяным. Зимним. Аспирин стоял, разинув рот, уставившись в глаза-буравчики — голубые с прозеленью, безмятежные и безжалостные.
Аспирин дернул кадыком. Опустил взгляд. Гость стоял босиком на линолеуме, камуфляжные штаны подвернуты, длинные узкие ступни — чистые и белые, будто из алебастра.
— Я пришел за Аленой.
— А я вас не звал, — хрипло сказал Аспирин, не двигаясь с места.
Гость чуть улыбнулся:
— Что поделаешь, Алексей Игоревич. Я, бывает, являюсь без приглашения.
И он шагнул через порог. Аспирин отступил. У него ослабели колени.
Из гостиной, где лежала Алена, не доносилось ни звука.
— Погодите, — быстро сказал Аспирин. — Одну минуту.
Гость повернул голову:
— Да?
— У меня к вам два слова, — выдавил Аспирин. — Идемте на кухню, там… замечательный коньяк…
Гость улыбнулся шире. Покачал головой:
— Нет, Алексей Игоревич. Не сегодня.
И вошел в гостиную.
Аспирин кинулся за ним. Обошел по большому кругу, чуть не опрокинув этажерку с дисками. Встал между гостем и Аленой.
— Привет, мелкая, — сказал босоногий, не обращая на него никакого внимания.
Алена медленно открыла глаза. И, к удивлению и ужасу Аспирина, вдруг улыбнулась.
— Ты пришел.
— Ну конечно.
— Ты меня не бросил.
— Ну разумеется.
— Ты был прав, — Алена снова опустила ресницы. — У меня ничего не вышло. Я не смогла.
Зависла пауза. Аспирин стоял, напружинившись, как вратарь. Он ждал, что босоногий попробует подойти к Алене, и не был уверен, что решится остановить его, но все-таки ждал, удерживая дрожь в коленях.
Босоногий что-то сказал. Короткая звонкая фраза.
Алена содрогнулась. Открыла глаза.
— Что ты сказал?
Гость повторил. Помолчав, с оттяжкой произнес по-русски:
— Ты смогла. Он услышал. Пришел в сознание. Вспомнил себя.
Сделалось тихо. Потом Алена глубоко вздохнула. Ее бледно-зеленые щеки вдруг порозовели — так резко, будто на них плеснули раствором марганцовки.
— Его выбор, — негромко сказал босоногий.
Алена выдохнула. Покачала головой:
— Я… устала.
— Я знаю. Пошли.
Он сунул руку за пазуху и вытащил длинный кожаный футляр. Раскрыл. Белый металл вспыхнул под лампой. Аспирину померещились блестящие хирургические инструменты.
— Нет! — он отступил к дивану, загораживая собой девчонку.
— Алеша, — слабо сказала Алена.
— Вы ее не… уходите!
Гость вытащил из футляра флейту, разобранную на две половинки. Соединил. Вставил мундштук.
— Разреши нам поговорить, — быстро сказала Алена.
Босоногий пожал плечами:
— Да сколько угодно. Говорите.
— Алеша, — Алена смотрела ясно, как в день их первой встречи. — Дай мне… Мишутку.
Он помедлил. Потом протянул руку, взял медведя — легкого, ватного — и подал Алене.
— Ты… понимаешь, — сказала она, прижимая Мишутку к груди. — Мне надо уйти.
— Не понимаю. Куда?
Она улыбнулась:
— Домой. Я все равно мечтала вернуться… Это правильно. Это хорошо. Ты за меня не бойся, я все сделала, что могла… И у меня получилось.
— А брат остается? — тупо спросил Аспирин.
Она чуть сдвинула брови:
— Да. Понимаешь… Оказывается, я приходила не затем, чтобы его вывести. Помнишь, я тебе рассказывала? Мой брат забыл себя. Он ничего-ничего не мог сделать.
— А теперь он вспомнил?
— Да.
— Почему же не пришел?
Алена улыбнулась снова:
— Потому что… Он же творец. Ему надо жить в несовершенном мире.
Аспирин помотал головой, пытаясь осознать ее слова. Оглянулся на босоногого. Тот сидел на подлокотнике кресла, задумчиво протирая флейту замшевой тряпочкой.
— Он тебя заберет?
— Да. Это правильно, ты не бойся!
— А если я не хочу? Не хочу? Я могу тебя не отдать?
Босоногий, не прекращая своего занятия, покосился с интересом.
— Есть вещи, которые не отменяются, — тихо сказала Алена. — Я перед тобой… виновата, в общем. Ты прости.
Гость поднялся — легко и бесшумно, головой почти упираясь в потолок.
— Алексей Игоревич… Посидите пока на кухне, ладно?
— Нет. Что вы будете с ней делать?
— Я заберу ее и потом вернусь к вам на пару слов. О-кей?
Аспирин посмотрел на Алену. Девчонка улыбалась — немного натянуто.
— Нет, — сказал Аспирин, чувствуя, как трясутся губы. — Я… вам не доверяю.
— А жаль, — гость шагнул вперед, аккуратно пригнувшись под люстрой. — Жаль, что я не заслужил вашего доверия.
— Алеша, — сказала Алена шепотом. — Прости, пожалуйста, но я просто не могу остаться!
Она приподнялась на локте и протянула ему руку — правую, в которой совсем недавно держала смычок.
Ладонь была такой холодной, что Аспирин почти обжегся.
— Спасибо… Алеша. Спасибо. Постарайся…
Она не договорила. Ее рука выскользнула из ладони Аспирина, как тонкая ледяная змейка. Алена откинулась на подушку, прижимая к себе Мишутку.
— Идите, — повелительно сказал босоногий.
Пятясь, Аспирин вышел.
Дверь в гостиную закрылась.
* * *
Он не помнил, как добрался до кухни. Зубами вытащил пробку из бутылки коньяка. Хлебнул.
В потайном ящике стола нашел обойму.
Вытащил пистолет из-под обувной полки, зарядил.
Из гостиной доносились звуки флейты. Еле слышно, будто сквозь толстый слой пенопласта. У Аспирина мороз продирал по коже.
Флейта смолкла. Аспирин, сидевший на корточках перед обувной полкой, выпрямился и шагнул к двери в гостиную.
Дверь распахнулась прежде, чем он успел коснуться ее. Босоногий отступил. Аспирин, с пистолетом в опущенной руке, ворвался в комнату, заранее зная, что он там увидит.
Но не увидел ничего.
Смятая подушка. Плед. Пианино. Стойка с дисками. Негде спрятаться, но Алены нет. Совсем.
Аспирин заглянул за диван. Отбросил плед. Развернулся и поднял пистолет.
