После обеда Яннул уладил все свои дела, державшие его в Йила. На следующее утро они уже были на пути в Ханассор, к морю, сопровождая двоих или троих торговцев, везущих клетку со скалящимися черными болотными тварями.
В одной придорожной гостинице они услышали новости из Дорфара.
Амрек, казалось, умер вместе со своей вероломной невестой; теперь же он покинул ту эмоциональную могилу, в которой находился. Он был полон сил и решимости и приступил к плану всей своей взрослой жизни — очистить Вис от гнусной расы Равнин. Уже вышел эдикт: смерть всем до единого степнякам, находящимся в Дорфаре. Его драконы сбивались с ног, разыскивая их. Они прочесали все мелкие городишки и деревеньки в поисках своих жертв. Остались лишь немногие, да и те старые, больные и ничего не соображающие. Но эти немногие были поголовно перебиты.
Неожиданным поворотом истории — интересовавшим закорианцев в этой гостинице куда больше, чем истребление жителей Равнин — была реакция на него короля Зарависса, старого Тханна Рашека, которого иногда звали Лисом. Ведь лис уж точно должен был быть более хитрым?
Он известил Амрека, что не видит чести в этом деянии. «Значит, Амрек, сын Редона, ты собираешься прославить свое имя, проливая кровь? Начав со смерти моей дочери, Астарис эм Кармисс, которую ты умертвил без суда и следствия, продолжишь убийством девственниц и младенцев?»
Ответ не заставил себя долго ждать. Это грозовые боги Дорфара повелели Амреку начать эту священную войну — они не желают больше терпеть мерзких поклонников змеи-богини. Землетрясение, напугавшее Корамвис, было предупреждением для них. Действительно, Амрек отлично понимал, что Зарависс в свое удовольствие торговал с Равнинами, а его затея должна была в один миг положить этому конец. Что же касается обвинения Рашека в убийстве девственниц, относительно этого заравийцы могли не беспокоиться. Вряд ли отыскалась бы хоть одна убитая девушка, которая смогла бы с полным правом носить это звание после пребывания в плену у солдат-драконов.
В гостинице остроумие Амрека оценили, хотя в целом закорианцы считали его спятившим королем, гоняющимся за призраками, точно капризный ребенок.
Ральднору, съежившемуся у огня в прохладе лесной ночи, все споры и веселье казались каким-то далеким отголоском, криком отчаяния, донесенным ветром из его прошлого. Новая боль пронзила его поверх еще не утихшей старой. Мой народ, — думал он. — Мой народ. Полузабытые образы обступили его в холодной ночи: Эраз, его мать, мужчины и женщины из его юности, дракон, плюющий на снег, солдат, гнавшийся за ним по Лин-Абиссе, и, наконец, Аниси, белая, как зима, бескровная, как сама смерть. А он был заодно с Амреком — Амреком, его братом, убийцей и безумцем. А потом нож в его ране провернулся еще один, последний раз. Он украл у этого человека женщину. Если бы он не сделал этого, может быть, Амрек в сени ее безмятежности позабыл о том, что хотел обрушить свою месть на Равнины? Но все это пришло слишком поздно — вина, понимание и стыд.
Он увидел, что Яннул внимательно смотрит на него в красных отблесках пляшущих языков пламени.
— Плохие новости для жителей Равнин, — сказал Яннул. — Может быть, их повелительница змей остановит Амрека.
Ральднор покачал головой.
— У нее есть зубы, но она, как и ее народ, никогда не пускает их в ход. И они ржавеют от неиспользования.
И, вспомнив, как утратил свою наивность и веру в Абиссе, когда читал о дорфарских богах, он улыбнулся про себя и подумал: «А сейчас я утратил все».
Ханассор. Черный улей Закориса, чьи пчелы славились не медом, но своими жалами.
Уходящий в чрево конических утесов, окруженный стенами, о которые разбивались красные на закате, точно вино, волны, скрытный и скрытый город, похожий на мозг в черном гранитном черепе.
Айгур, старый король, был мертв, а короткий траур окончен. Старшие сыновья оспаривали друг у друга престол, как обычно, ибо Закорис еще не расстался со своим военным наследием. Состязание выиграл Йил, перебив братьям спины. На престол вместе с ним взошли три сотни его жен, а свою первую королеву он короновал за то, что перерезала горло, будучи беременной его ребенком, болотному леопарду.
Все это они узнали еще у ворот.
Под скалами Ханассора царила вечная ночь, и свет факелов разгонял мрак.
Они пообедали в каменной гостинице, где танцовщица развлекала публику, снимая с себя прозрачные одежды при помощи двух рассыпающих алые искры головешек. На нежном бедре синел шрам. Видимо, как-то раз она оказалась недостаточно осторожной.
Они расспросили хозяина, который сообщил им о том, что один корабль готовится отплыть в Саардос, и предложил пригласить капитана за их стол. Через некоторое время загорелый дочерна мужчина с золотой серьгой, поблескивающей в левой ноздре, подошел и уселся рядом с ними.
— Я Дроклер, хозяин «Дочери Рорна». Слышал, вы хотите отправиться в Саардос. Я, как правило, не беру пассажиров, ну, кроме рабов, понимаете.
Около получаса они проторговались с ним по поводу платы за проезд. В конце концов согласие было достигнуто, и они позвали писца, чтобы составить договор, поскольку здесь, в Закорисе, жизнь и свобода обычно ценились довольно дешево. Дроклер мог написать лишь свое имя, но зато сделал это со зверским росчерком. Они сложили свои документы, расплатились с писцом и отправились спать.
На заре матрос пришел за ними, чтобы проводить в огромную пещеру, где стояли на якоре ханассорские корабли. Усадив их в лодку, он повел ее сквозь сводчатые пещеры, между ледяными белесыми сталактитами и тускло поблескивающими лесами мачт, в утро и широкий зев океана.
«Дочь Рорна» покачивалась на волнах, оказавшись кораблем-башней западных морей с тремя рядами весел, уже спущенных в хрустальную воду, наполненным свежим ветром парусом и блестящим гербом Закориса — двойной луной и драконом.
— Какая красавица! — восхитился Яннул.
Матрос лишь хмыкнул: он не был человеком сентиментальным и давно привыкшим к своему кораблю.
Он проводил их на борт и показал им их тесную каюту в глубине башни. Он сообщил им, что обедать они будут в каюте Дроклера, и вышел, бросив на них кислый поздравительный взгляд.
Спустя несколько минут палуба дрогнула и заколыхалась у них под ногами, свидетельствуя об отплытии. Ряды весел дружно заработали, и корабль величественно выплыл из бухты, точно гигантский деревянный зверь, вглядывающийся в океанский простор красными глазами, намалеванными у него на носу.
Путь в Саардос занимал две недели, и это было неспешное, небогатое событиями путешествие, единственными запоминающимися моментами которого были скрип шпангоута, треск паруса, крики морских птиц да время от времени перебранки матросов, под небом таким ясным, что оно напоминало расписную эмаль.
