Служитель мочалок и пара в ужасе замер.
— Как же он будет мочиться? — теперь уже рассмеялась Вара, через плечо, поглядывая на обмершего банщика.
— Мы-то обходимся, — ответила Амазонка и с кошачьей грацией вытянула ногу к верху. Увиденное повергло беднягу в полное отчаяние. Он рухнул на пол, заломив руки в немой мольбе.
Жрицы расхохотались над страдальцем. Я не сомневался, это были они. Вот только что им делать в мужском монастыре? Первая мыль — об устроенной старым Гонзаго ловушке. Первое желание — незамедлительно пустится в бега. Первое сомнение — к чему такие сложности. Поостыв рассудил — моя персона не причем и жрицы в монастыре по собственной надобности. Какой? Не все ли равно!
В конце коридор переходил в винтовую лестницу, и я поднялся на этаж.
…Послушники, незлобно переругиваясь, играли в кости…В архивах, седовласый переписчик корпел над Святым Житием, перерисовывая иллюстрации в толстенный фолиант…Двое монахов чинили досмотр в келье третьего. Провинившийся понуро следил, как роются в его книгах, в секретере и личных вещах… Молодой клирик монотонно заучивал псалом, всякий раз подглядывая в псалтырь и всякий раз, безбожно перевирая строфы.
Этаж за номером два.
В комнате, у стола, заваленного книгами, листами бумаги и тарелками со съестным, монах и гражданский. Монах высок, худ и светел лицом. Я бы сказал, мудр ликом. Второй наоборот: низкоросл, округл, нетороплив и несколько высокомерен. Чуть-чуть. Как академик перед бакалавром. Я интуитивно заподозрил, не это ли искомый мэтр Букке.
— Брат Ид, не затруднит ли вас принести мне Ангория Святотатца, — обратился гражданский к монаху, прибирая со стола исписанные листки в отдельную папку. — Подумать только! У вас есть его Окаянные времена! Редкость из редкостей!
— Нет сеньор, испрашиваемую книгу я принести не могу, — отказал монах, возясь с письменным прибором. Менял старые перья на новые и подливал чернила в непроливайку.
— Почему же? — гражданский закрыл папку и придавил её пятерней.
— Книги Ангория дозволительно читать только крепким в вере братьям, — объяснил Ид гражданскому.
— Вы сомневаетесь в моей вере в Святую Троицу? — блеснул очами на монастырского библиотекаря гражданский.
— Нет, — тактично уклонился от словесного поединка монах, — но как мирской человек можете поддаться на уловки борзописца и не заметить, как вашу душу отравят греховные сомнения.
— Вот еще! — возмутился любитель вольнодумства. — Я прочел всего Конора Отступника. Спорил о Юрге Верогонителе с опальным дьяконом Риенцо. В императорской духовной семинарии выступал с докладом о Умме Менско и его Тезисах порока. Самим епископом Хеймским, я был назначен в следственную комиссию по реабилитации сочинений Марка Ла Февра. И что? До сей поры ни кто не усомнился в моем нравственном здоровье.
Довольный собою гражданский потянулся к вазе с фруктами. Желто-красная слива переплыла из глиняной, расписанной под ребячьи каракули, мисы в рот "академику". Вздувшийся флюс энергично задвигался, уменьшаясь в размерах.
Прожевав и аккуратно положив косточку в вазу, проситель недозволенного подбоченился, демонстрируя готовность к риторическим ристаньям.
— Сеньор Букке, (ага! я оказался прав!) вы понятия не имеете кто такой Ангорий Святотатец! Зачем испытывать милость Троицы?
— И в мыслях такого нет! Я лишь хочу разобраться, заслуживает ли автор Окаянных времен и Святынь старой виселицы свое громкое прозвище.
— Нет и еще раз нет!
— Но Его Преподобие заверил меня, что позволит пользоваться без ограничения его личной и монастырской библиотеками!
— Очень странные у вас интересы, сеньор Букке. Рыться в пакостях духовных! Оставьте это нам, а сами лечите хвори телесные. Поверьте, так будет лучше.
— Если не принесете мне Ангория, я пожалуюсь аббату. Вы нарушаете его предписание!
— Вам во благо! Вам во благо, сеньор Букке. Вы верно не знаете, — монах перешел на полушепот. — Давеча нам пожаловал гость из столицы и с ним жрицы Пресвятой Кабиры.
— Гм!?? Тогда это многое объясняет, — Букке в задумчивости покрутил головой. — По крайней мере, вашу неуступчивость.
— Это нечего не объясняет, сеньор Букке, — на челе монаха морщинки сошлись в суровую складку. — Без особого распоряжения Его Преподобия я больше не принесу вам не единого тома из закрытого собрания.
— Почему же третьего дня вы выполнили мое пожелание ознакомиться с Титом Железным Бастардом?
— Тит Железный Бастард как говорят в народе обыкновенный пустобрех. От него вреда не более чем от назойливой мухи.
— Вот как! Назойливой мухи! За что же его тогда сожгли? А?
— За то же за что казнят голодного укравшего хлеб. Другим неповадно!
Все ясно, — прекратил я подслушивать. Про жриц и так знал, а внимать спору двух чокнутых умников, что вдыхать пары ацетона. Кайфа ноль, одна беспросветная дурь.
Далее по этажу хранилище парадной церковной атрибутики: расшитые на выход одежды, хоругви с ликами, золототканые покрывала, и т. д. Еще дальше казначейская касса. Полки с рядами толстобоких кожаных мешочков, торбы, сундуки, тазики с горками насыпанных монет, лари, предположительно, с драгоценными каменьями и золотой посудой, а так же секретер с полуметровой стопкой гроссбухов. Помнится, Жар упоминал в доступности поповских сбережений. Он не лгал. Через аккуратно выдолбленный из кладки камень. Деньгодобываюший агрегат лежал тут же на полу. В финансовые закрома просовывалось незатейливое приспособление — пустотелый шест с цангой на конце. По средством веревки пропущенной внутри шеста цанга сжималась и разжималась. Сунул шест в сундук, потянул за веревочку и денежка твоя. Не слишком прибыльно, но за час на прожиточный минимум натаскаешь.
Подавив желание поправить материальное положение за счет монастырской казны, поднимаюсь на верхний этаж. Без подсказок понятно обитает здесь не рядовой монашек. Весь ряд помещений — столовая, кабинет, библиотека, спальня отводился в пользование одного человека. Столовая изысканная аристократичность. По стенам панели из мореного дуба, на потолке воздушной легкости фрески, на сандаловом дереве обеденного стола посуда из мейоского черненого серебра. Ближе к окну: плетеный столик, кресло под шкурой волка и пузатый пуф под ноги. На столике шеренга бутылок и взвод разномастных стаканов и бокалов. Кабинет аскетичен и мал. Здесь работают, не отвлекаясь на сибаритские изыски. Библиотека просторна и обставлена хорошей мебелью: шкафы с книгами под стеклом, массивное бюро завалено бумагами, поставцы с раритетными изданиями и нумизматическими коллекциями. Спальня с печатью шаблонности. Ковры по стенам, ковры на полу, в центре широкая кровать под балдахином. Ну и еще картина про костер, и истинную веру.
