Размышляя, молодая женщина шла все дальше и дальше. Проходя мимо грубо сколоченных дверей лачуг, она слышала голоса их обитателей. Кида сама не заметила, как оказалась на широкой улице, что другим концом упиралась прямо в наружную стену Горменгаста. Эта улица смело могла претендовать на звание Центральной – она намного шире остальных и не столь изрыта. В свободные от работы часы, обычно предшествовавшие вечерним сумеркам, сюда сходились обитатели предместья: дети с шумом носились друг за другом, самые маленькие играли в пыли, вперемешку со свиньями, молодежь шутила и смеялась, люди постарше, собравшись группами, что-то степенно обсуждали. Потом на землю опускалась вечерняя мгла, зажигались фонари, улицы стремительно пустели. Кида вспомнила – на плоские крыши своих жилищ резчики обычно выставляли приготовленные для работы куски дерева или только начатые заготовки. Несколько раз женщина смотрела на крыши разных домов, но сейчас ничего не увидела, как ни напрягала глаза.
Вообще-то ее дом находился не здесь, а на краю небольшой площади, где разрешалось селиться лишь самым искусным и заслуженным мастерам. В центре площади стояла краса и гордость предместья – вырезанная несколько сот лет назад из неведомой породы дерева скульптура примерно в четырнадцать футов высотой. Было известно, что скульптуру сработал очень талантливый мастер – настолько талантливый, что несколько его работ были в разное время отобраны тогдашними хозяевами замка, где благополучно находились и по сей день. Относительно происхождения того мастера существовало множество легенд и поверий, но все они сходились в одном – человек был очень одарен, не зря звался Мастером. Эта скульптура, изображавшая всадника на лошади, ежегодно подкрашивалась и подновлялась. Самым замечательным было то, что Мастер умудрился скупыми штрихами придать лицу всадника поистине нечеловеческое выражение. Поговаривали даже, что кто-то из почивших в бозе лордов Гроунов назвал скульптуру обладающей «неземной силой». Кроме всадника, удалась резчику и лошадь. Она была как живая: грациозная шея и тонкие ноги, развевающаяся на ветру грива и хвост. Всадник был изображен слегка натянувшим поводья и в просторном черном плаще. На его шапке были вырезаны выпуклые звезды, изображавшие аппликацию. Всадник и лошадь были как живые, казалось: того и гляди, как конь сорвется и поскачет вперед. Скульптура была необычайно популярна у всех без исключения жителей предместья: доходило даже до того, что матери приводили сюда не в меру расшалившихся детей и говорили, что если те не перестанут безобразничать, всадник оживет и накажет их. Отцы семейства часами толковали, что за материал мог использовать Мастер. Если местное дерево, то какой именно породы, а если привезенное из далекой страны, то откуда: из жаркой или из северной, где, как рассказывают, зимой стоят такие морозы, что птицы замерзают на лету. Однако определить породу древесины было невозможно – вся скульптура была покрыта многолетними слоями краски, сковырнуть которые никто не решался. Кстати, краска же предохраняла всадника от гниения, ведь доподлинно известно, что даже самое твердое дерево не способно вечно противостоять натиску ветров и дождей.
Кида вспомнила о существовании чудесной скульптуры в тот момент, когда уже подходила к повороту, за которым начинался ведущий на площадь переулок. По обе стороны тянулись ряды приземистых домишек, над дверями которых горели одинаковые глиняные фонари. Молодая женщина снова было остановилась, задумавшись, но лай собаки тут же вывел ее из состояния задумчивости, и Кида заторопилась вперед. В конце концов, у нее будет полно времени для размышлений…
Вдруг она заметила идущего впереди человека. Женщина прикинула: фонари тут развешаны достаточно часто, при таком темпе ходьбы она неминуемо его нагонит. Кто он? Нет гарантии, что он ее не знает. Кида замедлила шаг – пусть пройдет, а уж она потом. Спешить-то, в сущности, некуда…
В предместье существовал обычай – при встрече на улице даже незнакомые люди должны были смотреть друг другу в глаза и слегка наклонять голову в знак уважения. Прямой взгляд считался признаком искренности, символом чистоты намерений и открытости души. Однако сейчас вежливость была Киде совсем ни к чему. Еще неизвестно, что это за человек и почему он шатается по улице на ночь глядя.
Молодая женщина испытала вдруг неимоверную легкость на душе. В конце концов, что ей бояться незнакомца? Она же у себя дома, она родилась и выросла здесь. Ну и пусть болтают, что хотят. В конце концов, желающие могут попытать счастья и напроситься в няньки к наследнику герцога. Ту жизнь, разумеется, не сравнить с существованием в предместье. Разумеется, ни за что не поверят, что она ушла добровольно. Скорее всего подумают, что проворовалась. Им ведь не докажешь, что ей совсем не было нужды красть – она получала все, что хотела. Впрочем, все равно не поверят. Ведь они даже не представляют себе, что бывает такая жизнь. В которой исполняются все желания.
Все происходящее казалось сном. Впрочем, подумала Кида, ее жизнь в точности напоминала сон. Дурной сон. Неподалеку отсюда находился дом, в котором ей суждено было провести остаток жизни. Впрочем, сегодняшний вечер все-таки отличался от обычной жизни – она никогда его не забудет. Из размышлений молодую женщину вывели звуки шагов незнакомца, с которым она все-таки поравнялась, забыв, что нужно идти медленнее. Шедший впереди мужчина неожиданно обернулся, и Кида узнала в нем Рантеля – одного из ее воздыхателей, более стеснительного и немногословного.
Женщине показалось, что ноги ее приросли к земле. Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. В стороне, над входом в чей-то дом, висела глиняная лампа, отбрасывавшая на Рантеля неестественно желтый свет.
Кида опомнилась первой – еще раз смерив поклонника взглядом, она заставила себя улыбнуться. Рантель совсем не изменился: все те же глубоко посаженные глаза, упрямые губы и вечно нечесаная грива волос. Кида почувствовала, что силы то оставляют ее, то накатывают горячей волной. Что с ней? В висках гулко стучала кровь, сердце бешено колотилось, а ноги казались ватными. И женщина подумала – это зов ее тела, стремящегося воспользоваться последним отпущенным природой шансом. Это влечение к мужчине. Это… Неужели она еще способна на любовь – после всего пережитого?
Наконец опомнился и Рантель – пошатнувшись, он сделал шаг, другой. Даже в скупом свете лампы было заметно, как побелело его лицо. И еще в глаза Киде бросились его волосы – позолоченные светом горящего масла.
– Кида, – прошептал мужчина.
