— Просперус Мериус, — поклонился чародей. — Клянусь Сацеоловой гитарой, давно я так не веселился!
— У Сацеола нет гитары…
— Это вы так думаете, — осклабился Просперус.
Я тоже представился.
— А вы похожи на него, — задумчиво проговорил волшебник, вглядываясь в мое лицо. — Он ваш отец, ведь так? Не отвечайте, я и сам вижу. Говорят, он использовал мой подарок во зло. Что ж, зато он знал отличные шутки и фокусы…
— Значит, они все же существуют… — хмыкнул я.
— Рукописи-то? Да, разумеется. Вы даже представить себе не можете, какие любопытные вещи здесь находятся.
— Почему же профессоры университета их не изучают?
— Изучают, как не изучать. Полжизни роются среди бесполезного хлама, отыскивают стоящий документ, потом оставшиеся полжизни корпят над ним. Ну, да вы же не для того сюда пришли, чтобы выслушивать мое брюзжание… пойдемте.
Мы снова пошли сквозь стены, и примерно через десяток переходов оказались в крохотной — не больше трех шагов в длину и столько же в ширину — комнатке.
— Вот здесь она лежала, рукопись Астентума, — пояснил Просперус, указывая на небольшой шкафчик со стеклянными дверцами.
— Это вы надоумили Вериллия сунуть ее в обложку от другой книги?
— Нет, он сам придумал. Конечно, Верховный и без того мог взять из хранилища любой фолиант. Но он не хотел обнародовать сам факт существования труда Астентума.
— А записи Ридрига Первого?
— Вериллий нашел их в другом месте. Собственно, из дневника он и узнал о том, что не все труды Астентума утеряны.
Так. Вот все и выяснилось. И что это мне дает? Многое. Я знаю, с помощью каких книг отец (как же трудно дается это слово, даже мысленно) сделал свое открытие. А значит, если вдруг я найду книги прежде врат, то можно будет попробовать повторить ход мыслей Вериллия. Кроме того, в рукописях может содержаться информация о том, как закрыть дыру в бездну.
Конечно, мой предшественник мог и избавиться от первоисточников. Более того, приходилось признать: скорее всего, так он и сделал. Но все же, даже крохотные зацепки — лучше, чем ничего.
— Благодарю вас за ценные сведения, — поклонился я, — вы мне очень помогли. А теперь не будете ли вы так любезны проводить меня к выходу?
— Так может, еще разок… — Просперус выразительно кивнул на стену.
— С удовольствием!
Залихватски ухнув, волшебник провалился сквозь камень. Я ринулся за ним. Последовали несколько минут стремительного бега — и мы очутились в коридоре, примыкавшем к залу библиотеки.
— Спасибо, друг мой, — сказал волшебник, — мы чудесно развлеклись.
Наверное, перепуганные студенты и магесса, которую едва не хватил удар, так не думали. Но я согласно кивнул.
— Прощайте, Просперус. — И, не зная, чего следует желать в таких случаях, добавил: — Счастливого посмертия…
— Подождите, Рик! Вот, возьмите, — чародей извлек из складок серой мантии кусочек пергамента. — Это, конечно, не Луг весть что. Основную часть рукописей я и вправду отдал Вериллию в благодарность за то, что несколько часов развлекал меня шутками. А это вот оставил себе на память. Но сейчас хочу подарить вам. Не сомневайтесь: это нарисовано рукой Астентума.
Я осторожно принял обрывок:
— Спасибо…
— Вам спасибо, — искренне поблагодарил Просперус. — Не поверите: так тоскливо стало в последние годы. Соскучился по человеческому общению. Почему-то все считают, что меня нужно только бояться и уважать. Случается, особо смелые студенты пытаются устроить мне какие-нибудь пакости. Но чтобы вот так, по-человечески, прийти, поразвлечься — нет! Хоть бы кто предложил: давайте, мастер Мериус, в картишки перекинемся или там в лото… Нет же. А вы порадовали. Ну что ж, пора, пора… — с этими словами призрак растворился в темноте.
Спрятав клочок пергамента в карман, я вышел в библиотечный зал, вежливо распрощался со стариком и покинул университет. На улице не выдержал, достал подаренный Просперусом обрывок. На нем красовался некогда фиолетовый, а теперь сиреневый из-за выгоревших чернил, угловатый цветок розы ветров.
* * *
Отпылали погребальные костры, превратив кусочек степи в выжженную пустошь: Уран-гхор приказал упокоить не только своих воинов, но и людей. Следующим летом взойдет здесь молодая трава, скроет под нежной зеленью пепел и золу, печальной песней будет тихо шелестеть над обгорелыми костями. И уже не разберешь, где орк лежал, где человек — смерть уравнивает всех.
Тихо было в предутренний час в человеческом селении. Спали, отдыхая после битвы, степняки, чутко дремали их вулкорки. Лишь часовые стояли на стенах, да где-то пробирались по человеческим землям отряды, посланные вождем на разведку.
Первые лучи еще не коснулись земли, когда Уран-гхор открыл глаза. Верный Клык, охранявший сон хозяина, приподнял голову, взглянул вопросительно.
— Лежать, — сказал ему вождь, а сам встал и медленно пошел к высокой башне из серого камня, что стояла в середине селения.
Тихо было вокруг, мертвым казалось человеческое обиталище. От тех домов, которых коснулась шаманская волшба, торчали одни обугленные остовы. Но остальные жилища остались целыми. Уран-гхор под страхом смерти запретил степнякам грабить и разрушать дома. "Вы же не уничтожаете шатры в родном племени? — сказал. — Так почему тогда здесь хотите ломать и крушить? Все это теперь наше, орочье. А хороший хозяин добро бережет".
Воины свято выполняли приказы вождя. Они не тронули селение, лишь обошли жилища людей, удивляясь их странным обычаям. Степняки привыкли к воле, для них лучшая постель — ковыль-трава, лучшая подушка — бок преданного вулкорка, а лучшее одеяло — звездное небо. Человеческие дома им тесными показались, жарко там было, душно, странные запахи витали. Орки вытащили из домов съестные припасы, разожгли костры прямо на улицах и устроили пиршество в честь первой победы. Насытившись, улеглись вокруг костров.
Мимо крепко спящих воинов, вулкорков и часовых Уран-гхор прошел к башне и поднялся по извилистой лестнице на самый верх. Здесь, на площадке, обдуваемой ветром, коротал ночь старый шаман. Он сидел на полу, подстелив под себя кошму из шерсти вулкорка, и то ли спал, то ли просто размышлял о чем-то. Согбенный силуэт Роба неподвижным идолом чернел в размытой предрассветной мути. Под ногами что-то похрустывало, словно ломался тонкий наст.
— Здравствуй, отец, — вождь подошел к старику.
Шаман не ответил и даже не пошевелился. Взгляд его глаз был устремлен в одну точку, словно рассматривал Роб что-то, видимое лишь ему. Уран-гхор, привычный к повадкам старика, молча уселся рядом, ожидая, когда шаман вернется из своего мысленного путешествия.
