Показалось – запахло плющом, соком растертых в пальцах листьев.
– Да, Ваше Величество.
– Тут присутствует князь Наш, старший мужчина в роду Совы. Он готов засвидетельствовать то, что род принимает тебя.
– Нет, Ваше Величество.
Эдвин осекся.
– Я – княжич Дин из рода Орла.
Тишина. Митька устало опустил глаза, уставился на вытканную на ковре лилию.
– Митя, нужно сделать последний шаг, – голос Эдвина звучит не по-королевски.
Пленник поднял голову:
– Князь Наш как-то рассказывал мне о Теплой долине в Турских горах. Вы знаете эту историю, Ваше Величество?
Эдвин качнул головой. Оглядываться на северянина Митька не стал.
– В Турских горах трудно жить: ветра, холод, тонкий слой почвы – все это не обещает хорошего урожая. А мясо горных козлов жилисто и несытно. Есть только одно место, где можно не бояться зимы, – маленькая долина в сердце гор. Попасть в нее можно единственной дорогой – через узкое ущелье. В долине тепло и много дичи. Она богата, но слишком мала, чтобы там привечали чужаков. Но и свежая кровь нужна общине, иначе она выродится. И потому там есть обычай: тот, кто пройдет ущельем, может попытаться остаться в селении. Для этого он должен вызвать на бой любого мужчину. Любого – хоть калеку, хоть ребенка. Но если пришелец выберет слабого противника, то после такой победы, конечно, получит право остаться в деревне, но и он, и дети его будут презираемы. Этот обычай существует веками. Князь Наш говорит, что не встречал более искусных воинов и более сильных мужчин, чем жители Теплой долины. И более – нет, не жестоких! – немилосердных и равнодушных.
Король с любопытством посмотрел на княжича, перевел взгляд на ладаррского летописца.
– Ладно, Митя. Поговорим после расследования.
Все-таки Эдвин не до конца поверил, понял Митька. Ну что же – он прав. Какая вера предавшему однажды?
– А еще тебя спросят, где может быть твой отец.
Тур Весь встал, приблизился к столу, испросив взглядом разрешение короля. Сел напротив племянника. От движения массивного тела качнулся огонек в лампе, лизнул стекло, затемняя его копотью.
– Где угодно. Видит Создатель, я не знаю.
– Думаю, твой отец специально оставил тебя, – вмешался тур. Он почему-то смотрел на Митьку виновато. – Вряд ли бы князь Крох тебя помиловал, пусть ты и наследник его соратника. Тем более что ценой-то была его голова.
Вина перед отцом – тягучая, как мед, горькая, как сок полыни, – связала язык.
– Расскажи, как ты узнал о князе Шадине.
Митька разлепил губы:
– Ваше Величество, я говорил правду. Я не знаю, откуда там взялась засада.
Задумчивый взгляд короля долго ощупывал Митьку. Потом Эдвин уронил:
– Князя Шадина не было ночью в расположении. Утром мои разведчики заметили его недалеко от Ивовой балки.
* * *
В комнатушке было совсем темно, и, прежде чем уйти, солдат зажег лампу. Тяжело закрылась дверь, лязгнул засов. Марк продолжал валяться на сене, держа в зубах соломинку.
Митька прошел в другой угол, тоже упал навзничь. Кажется, король поверил. Недаром он сказал, повернувшись к князю Нашу: «Все-таки ни у кого другого не было времени. Хоть уж от него я точно не ждал предательства, видит Ларр. Впрочем, история там запутанная». Значит, есть человек, которого подозревают. Кто? Из отряда Улека? Тот, кто передал барону приказ? Из приближенных к королю? Эдвин наверняка все рассчитал с точностью до получаса, раз нашел только единственный вариант.
Вечер перетек в ночь, дверные щели окрасились отсветами факелов. Митька бездумно следил, как фигура часового перекрывала свет – щели темнели, а потом снова вспыхивали. Возбуждение, охватившее после разговора с Эдвином, угасло.
Странно, снова голоса. Загремел засов, солдат заглянул через порог:
– Князь Лесс, выходите.
Марк неторопливо встал. Стряхнул с одежды травинки, потянулся. Его не торопили, но Митька видел, с каким нехорошим прищуром следит конвоир.
Все-таки неисповедимы пути Создателя! Свел же с сыном Кроха в этой камере – то ли врагов, то ли соучастников.
Почти сразу после того, как княжич остался один, принесли остывший ужин. Тарелку Марка Митька поставил на бочку рядом с лампой. Равнодушно поковырялся в каше. Склизкие комки проваливались в желудок, Митька почти не ощущал вкуса. Есть не хотелось. Подумалось: а что делает сейчас Темка? Ужинает? Или мотается с поручениями?
Митька снова подивился замыслу Создателя: послал же побратима в тот момент, когда сводило пальцы от желания нажать на курок.
…Бокар был доволен. Как же он был доволен, наставляя пистолет на Эмитрия Дина! Митька шел вдоль леска, ведя Варра в поводу. Знал: тут уже войска короля. Знал и оттягивал тот момент, когда увидит пурпурно-белые мундиры. Лучше этот мертвый лес, из которого война изгнала все живое, чем суета армейского лагеря и неизбежное унизительное объяснение. И в первый момент окрик и наставленный пистолет вызвали только досаду: зачем так быстро!
Княжич из рода Быка растянул толстые губы в улыбке и плюнул Митьке под ноги. И стало понятно, что невозможно произнести: «Я пришел сам». Наверное, это было глупо – молчать под градом насмешливых, злых, глупых, язвительных реплик. Молчать и готовиться к тому, что будут пытать. Молчать, сознательно придя на эту сторону. Но Митька не мог выговорить: «Сдаюсь».
Его ударили. Березовая кора ободрала щеку. Развернули – Митька приготовился к новой порции того, что причитается пленнику в руках мстительного победителя. И увидел Темку. Это было так странно, так неожиданно. Словно сместились картинки мира…
Вспоминать плевки и унизительные пощечины не хотелось, Митька глубже зарылся в сено, точно так можно спрятаться. Уже окончательно стемнело, и в маленьком оконце виднелась Первая звезда. Шуршал в сене какой-то зверек, не решаясь вылезти наружу. Княжич провел пальцем по белому аксельбанту. Оторвать? Да! Да! Он хочет перейти на сторону короля, содрать наконец-то знаки мятежников. Но в то же время было бы в этом что-то неправильное. Словно он пытается умилостивить победителя.
Совсем близко заскрипел сверчок. Митька укрылся мундиром и закрыл глаза, прижавшись щекой к примятому сену. Запах сухой травы напомнил о Поле.
Сегодня ночью, перед тем как уехать из Торнхэла, Митька долго пробыл на конюшне. Неурочному появлению княжича не удивились, как и тому, что он задержался в стойле Поля. Митька гладил коня по теплой морде, и когда тот попытался прихватить губами ладонь, шепнул ему в ухо:
