О нет, его слова, и звук его голоса были подобны музыке. Она упивалась его речью, по которой так скучала, и уже не надеялась когда-либо вновь услышать ее. Айвен думала о том, каким прекрасным может показаться звучание родной речи, лучше пения соловьев и иволги, игры хрустальных лютен, чьи овальные лады сияют блеском звездных рек, а солнечная резьба небесных ночных карт ярче голубого пламени. И она стиснула зубы, чтобы не пасть перед ним на колени, и не начать молить о том, чтобы он говорил и говорил. Она могла бы слушать этого мужчину долгими и бесконечными часами, как край неба, что казались бы непродолжительнее вдоха.
Асир оглянулся, будто ожидал появления нежданных визитеров, но сады и площади внутренних дворов были сокрыты от ее взгляда, и она не могла различить через столпы воды человеческих фигур.
— Ты боишься говорить? — поинтересовался Асир, наклоняясь к ее лицу, и она смогла уловить в воздухе приторный аромат душистых масел макадамии и горького миндаля, смешанного с ивовым медом, которыми растирали женские тела перед ночью ублажения, в его дыхание она различила мановение свежей мяты, и она отпрянула от него, обнимая себя за плечи, словно этим бесполезным движением могла уберечь себя от его бархатных, нежных, как холодная вода, рук и пронизывающих, как острие, глаз. Но она видела этого человека прежде, и знала, что в доме наслаждений он сопровождал провинившихся в подземные коридоры, что находились глубоко под землей. И порой в затмении своей пламенной темницы, до ее слуха доносились рваные крики боли, истерзанный плач и звук шипящего металла, кипящей воды.
— Нечего боятся, — спокойным и размеренным голосом говорил он, будто желая успокоить перепуганное дитя, и рука его прикоснулась к ее щеке. Его пальцы обжигали в сравнении с ее холодной кожей, так под жаром раскаленного клина тают снега. Губы мужчины приоткрылись, как если бы ему не хватало воздуха, и указательный палец прочертил неровную дугу вдоль правой щеки до подбородка, задерживая прикосновение у самого кончика, словно он не желала расставаться с этим запретным и притягательным холодом. Его рука опустилась, и губы сжались в тонкую линию, когда он вновь обрел самообладание, надевая на себя кандалы, что сдерживали пагубное желание, что снедало изнутри.
— Я не дворянин, в моих жилах не протекает голубых кровей, и, как и ты, я раб в услужении своих высоких господ, хоть и занимаю более достойное место в убранстве моего настоящего владыки среди всей остальной прислуги, — он исподлобья посмотрел на нее.
— Тебе дозволено говорить со мной, никакого наказания за любое твое слово, даже самое грубое не последует. Я предпочитаю, чтобы люди, с которыми мне предстоит вести дела, были со мной во всем откровенны.
Но Айвен не произнесла ни единого звука, твердя громогласно себе в разуме приказания тиши, безмолвия и вечного молчания. Говорить нельзя в присутствии тех, кто стоял выше по статусу. В последний раз, когда она посмотрела на дворянского сановника, ее лишили ног. И его попытки вывести ее на мирную беседу, могли быть притворством, за которое она позже могла получить сполна.
Асир скривился и натужено вздохнул, прежде чем сложил руки на груди:
— Я не буду тебя заставлять делать то, чего ты не желаешь. Однако же, в присутствии моего господина тебе все же придется говорить по его приказанию или просьбе, как и выполнять его желания, ведь именно он купил тебя ценой крови и жизни многих отпрысков известных родов. Правда, полагаю, что он не считал павших прошлой ночью дворян истинными служителями золотой Империи.
Мужчина вновь посмотрел себе через плечо, подозрительно сузив глаза, и быстро схватив ее за руку, повел в сторону комнаты, из которой она вышла. В первое мгновение своего пробуждения, Айвен и не заметила, что рядом с разноцветным витражом стояло огромное напольное зеркало, чья кружевная рама с образами лунных нимф и богинь воздуха обнимали золотую оправу. С их ресниц на красно-золотые горы опадали алые водопады, жаркая звезда полудня озарялась красками ягоды куманики на самой вершине рамы, и крутые берега сходились к рекам, что ранили и царапали широкие долины, сморщенные коры сосен с уверенностью и спокойствием возложили корни на ножки драгоценного зеркала. Хрупкие и длинные каменья серебряных серег были волшебными звездами, а короны лунами, что освещали путь усталым путникам, что блуждали вброд по мелководным рекам. И Айвен почудилось, что она могла расслышать и шорох мшистой листвы, и холод, и голос быстрых рек, и неуемный говор горных вершин, что доносил зябкий ветер.
Асир мягко удерживал ее за плечи, и кончики пальцев опустились ниже к предплечьям, словно этим движением он мог позволить почувствовать теплоту ее кожи. Они стояли вплотную друг к другу, и Айвен чувствовала его дыхание на своем затылке, что поднимало светло-каштановые пряди в прозрачно-рубиновый воздух, омывающий их фигуры от пронзающих лучей света, что проникали сквозь красные витражи. Его губы были так близко к ее лицу, пока она тщетно пыталась удержать взгляд закрытым, ресницы трепетали от горячности прикосновения этого мужчины, и с ее полураскрытых уст вырвался едва слышный вздох — тяжелый и утомленный, мышцы противились каждому движению. Она чувствовала, будто стоит у края обрыва, на шатающемся остром и широком камне, что в одночасье обвалиться в смертельный густой поток тьмы, к поднимающимся в высоту скалистым резцам, воздымающимся над морскими темными водами, как обволакивающая лилово-голубая сумеречная мгла, и бледные пенистые призраки танцевали в черных возвышенных валах. Уверенной и жесткой хваткой, мужчина заставил девушку встретиться со своим зеркальным отражением, и она чувствовала, как его холодные пальцы впиваются в кожу, словно оставляя духовный след, так лед обжигает обнаженную кожу, так слезы оставляют огненные гортензии распускаться на щеках, так пламя оставляет гневный поцелуй на губах. И Айвен сделала над собой усилие, чтобы посмотреть в зеркало, хотя глаза ее сочились болью и скорбью по утраченной свободе. Тогда как его жаркие, будто горящий пар, губы прикоснулись к шее, скользя по очерченному подбородку, на скулах она чувствовала прикосновение его седых ресниц, и кожа была его горяча и нежна, как атласистая ткань, и прикосновение холодно, будто пелена дождя, скрывающая восходящий горизонт рассвета. Однако в отражении она видела первозданную утонченность, как сладкий аромат, застывший на лепестках белоснежного пиона; пробужденность, как у капель росы, сплетающейся в алмазной паутине на стеблях пурпурной петунии; и свежесть, как в каменной нефритовой чаше полной горной и чистой воды. То иное видение, отличное от всех хрупких образов, таящихся в ее ослабевшем разуме. Она ожидала встретиться с другим созданием, но глаза ее были пустыми, бездонными, как темный колодец в заброшенном граде, в котором иссохли воды, и плодотворная земля обратилась в огрубелый песок, где сам воздух наполнялся смертельными испарениями.
