Я полагала, что долго не усну, от такой массы событий и впечатлений. Где там! Уснула, только голова коснулась подушки! Даже одеяло натягивала уже в полузабытье.
Проснулась я, когда утро уже вовсю вступило в свои права. Солнце светило в окна, портьеры были раздвинуты. Солнечные пятна проявлялись на стенах, затянутых штофными обоями, старыми, но чистыми, катились солнечным клубком по навощенному светлому паркету, кое-где всё-таки поцарапанному. Кавалеристы Мюрата и в помещении шпоры не снимали с сапог, однако.
В комнате было тепло, вероятно, с утра немного протопили печь, выходящую топкой в коридор, а одной стороной в эту комнату, другой же - в следующую за этой. Хаси не было, зато обнаружилась Игнатьевна, суетящаяся возле туалетного столика, завешивая зеркало черной тканью.
Услышав, что я села на кровати, Игнатьевна повернулась ко мне. Хотя и видна была только футболка моя, все остальное было прикрыто одеялом, старуха нахмурилась.
-Какие странные моды нынче в столицах! А другой одежки, окромя этого платьица у вас, Катерина Сергеевна, стал быть нетути?
Я скорбно покачала головой и вновь поведала печальную историю о злых людишках, злостно исхитывших сундук с девичьими нарядами. Игнатьевна, поджав губы, о чем-то размышляла. Потом неохотно произнесла:
-Когда Майя умерла, то ее муж собрал все наряды Маечки и прислал сюда, сказал, мол, чтобы душу не бередить. Можно в тех нарядах посмотреть платье чёрное, али темное. Траур нынче у нас. Большой. Под утро померла Пелагея Степановна.
Глава 5
Я сидела на кровати и только хлопала глазами. Не знала, как реагировать на слова Игнатьевны. Выразить сочувствие? А в это время так принято? Тем более, для прислуги? Не знаю. Заплакать? Так я не испытываю каких-либо таких скорбных чувств, эту бабушку я совсем не знала, да и настоящая внучка тоже. И что теперь делать? Заниматься погребением усопшей старушки? Вот уж чего совсем не знаю. Единственный человек в семье, который умер, когда я уже была в относительно сознательном возрасте, был мой дед, но никакие подробности мне неизвестны, лет семь мне было тогда. Остальные члены семьи здравствуют и поныне.
Так что и тут от меня никакого толку нет. Но спросить надо.
-Игнатьевна, а что делать надо? Ну, с похоронами?
Старуха сурово взглянула на меня (ох, не нравлюсь я ей, не нравлюсь!), пожевала губами, и как-то нехотя ответила:
-Дак, почитай, от вас, барышня, ничего и не надо. Платьице траурное наденьте и сидите тихонько в уголочке. Пелагея Степановна давно уж всем распорядилась. Отцу Василию известие отправили, он приедет сюда, кладбище здесь свое, семейное, вон, в рощице, там и отпоет покойницу. И в город послали нарочного, стряпчий приедет через пару ден. Мужики могилу копают. Поминальный обед бабы готовят. Господа, что вчерась вас привезли, утресь уже уехали, им сказали про то, что старая барыня померла. Они передадут соседям. Кто захочет, тот сам приедет. Вот и все. Девку горнишную я вам сейчас пришлю, Верка ее зовут. Платье выберете, да причешет она вас. Потом вниз спускайтесь, давно уж завтракать пора.
Н-да, сурова старуха! Узнать бы, на какой она тут должности. А где Хася, кстати, носится?
-Игнатьевна, а вы не видели моего щеночка? Маленький он ещё, боюсь, заблудится.
Старуха хмыкнула, явно сомневаясь в беспомощности Хаси.
-Дак этот пройда с утра ранешенько по двору носился, везде нос свой сунул, наших дворовых собак переполошил. Покормили его на кухне, не забыли. Нешто мы изверги какие, животную голодом морить. Прибежит, я мнесь, скоро.
Интересный, какой говор здесь, я так не каждое слово понимаю. У нас на Урале тоже есть свой говор, но там он больше в произношении сказывается, а здесь неизвестные мне слова. Перед уходом Игнатьевна распахнула дверь, как я и предполагала, гардеробной. Я вытянула шею, с любопытством разглядывая ряд висевших на гвоздиках платьев, внизу, на полке, тоже что-то было. Наверное, обувь.
Дождавшись, пока старуха уйдет, я, обмотавшись по талии покрывалом на всякий случай, побежала к шкафу. Глаза не сразу нашли в ворохе тряпок нужное, но вот мои усилия по разгребанию нарядов были вознаграждены. Нашла я и подходящее платье и теплый, просторный халат, видимо, Майя носила его, когда ожидала ребенка. Но ничего, подпояшусь потуже и ладно. Нашлись и мягкие домашние туфельки, в моем понимании - балетки. Быстренько сбегав к горшку (фу, надо что-то придумывать срочно! Иначе не выдержу!), разложила платье на кровати. Мдя, эта штука предполагает корсет. А я точно помню, когда шила платье для бала, примеряла это приспособление. Через десять минут содрала с воплем: «Ни за что и никогда»!
Хотя… платье с закрытыми плечами, можно просто бюстгальтер надеть, его не будет видно. По ширине я точно войду, Майя, очевидно, была немного пополнее, совсем не много, перешивать не требуется, но и тесноты не будет ощущаться. Так, вот эти рюшечки и бантики отпороть, узкую полоску черных кружев по вороту и манжетам оставить. И маленькую овальную брошь у горла, наподобие медальона, из полированного гематита. Как уроженка Урала, я, хоть и не слишком подробно, но понимаю в камнях.
Осторожно поскребшись в дверь и получив разрешение, в комнату вошла молодая девушка, скорее даже девчонка. Вот она почти походила на иллюстрации к сказкам про русских красавиц, только полинявший вариант. Некогда ярко-синий, а сейчас слегка серо-голубой, длинный сарафан, белая рубашка под ним. Личико сердечком, вздёрнутый носик с редкими веснушками, ясные серые глаза, светлые волосы в длинной косе. Вот кокошника не было. Зато лапоточки выглядывали из-под подола. Вот и вся Верка. Я постаралась как можно доброжелательнее улыбнуться. Надо заводить лояльных ко мне людей, а то Игнатьевна явно будет пытаться переломить робкую барышню под себя.
-Доброе утро, Вера! Ты мне поможешь? Вот тут немного платье поправить, да причесать мне волосы. И рассказать, где что. А то я даже не знаю, куда идти позавтракать. Ночью не до того было, а Игнатьевна ничего не объяснила.
-Ой, барышня, конечно, я вам все расскажу! Вот туточки ножнички возьму и отпорю все, что вы скажете! Игнатьевна так-то старуха добрая, справедливая, токмо сейчас шибко переживает за Пелагеей Степановной, что померши. Она ж скоко ден за ней ухаживала, да без толку, померла барыня. Да ещё она не любит, когда светелку Майи открывают. Нянька она ейная была, души в ней не чаяла. Она с ней и после свадьбы поехала в Дрогобуж, да только родами Майя померла, а Игнатьевна сюда вернулась. Никого в эту комнату не пускала. Тока хранцузы здесь жили, а больше никто. Я мала тогда совсем была, мы с мамкой и детней разной на заимке в лесу прятались. Вот. А тут старая барыня велела вас сюда поселить, Игнатьевна и надулась. Отойдет, ниче. Вот, барышня, готово! Корсетик я принесу, погодите. Не надо??
Весь этот поток слов девчонка вывалила, пока рукодельничала. Ловко это у нее получается.
Пережив удивление по поводу моего странного белья, но получив заверения, что в Петербурге поголовно такое носят, помогла мне одеться. У меня самой бы не вышло, шнуровка была на спине. Платье подошло, не узко, не широко и дышать тоже могу. Если только пару сантиметров длины убрать, чтобы я при ходьбе не наступала себе на подол. Но это дело привычки, такая длина в эту эпоху как раз нормально. И прическу из моих волос Вера соорудила вполне приличную, высоко подняв волосы, закрепив их деревянными шпильками. В гардеробной же нашла и черную кружевную косынку, прикрыть волосы сверху. Может, слегка и старомодный наряд, но для провинции, пока ещё толком не оправившейся от разорительной войны, подойдёт. Тем более, для барышни в трауре.
