Дарт выпрямилась, вытирая с носа содержимое тарелки.
— Да, мэм…
Сидящие за обоими столами трапезной третьего этажа девочки захихикали, прикрываясь ладонями.
Дарт не поднимала глаз. Она была моложе всех на третьем этаже, едва успела встретить тринадцатый день рождения, но уже возвышалась на голову над старшей из девочек. Ее и назвали Дарт в честь сорняка, что вырастает между камней мостовой так быстро, что можно следить за его ростом, и всегда поворачивает желтую, как у Дарт, голову к солнцу. И, подобно ее растительному тезке, девочку рассматривали как неприятность, которая вечно некстати попадается на глаза и которую лучше бы вытоптать.
Конклав в Чризмферри считался одной из самых солидных школ, готовящих девочек и мальчиков к служению при дворе бога. Лучшие фамилии Девяти земель боролись, давали взятки и молились, чтобы кому-нибудь из их отпрысков было даровано право поступить в эту школу.
А Дарт попала сюда совершенно случайно. Предыдущая директриса школы нашла ее во окраинных землях — дикой и неспокойной стране, где обитают бродячие боги. Новорожденную Дарт собирались принести в жертву одному из них. Но директриса, сильная и сострадательная женщина, отняла ее, забрала с собой и поселила в Конклаве. И хотя через три года она умерла, из уважения к ее памяти Дарт позволили остаться.
Увы, всеобщая любовь к умершей не перенеслась на ее питомицу.
— Заканчивайте завтрак побыстрее! — приказала матрона, направляясь к выходу из трапезной. — Когда я вернусь, ваши тарелки должны быть пустыми. Все меня слышали?
Вслед ей понеслось согласное бормотание.
Дарт приподняла двумя пальцами вялый капустный лист и обреченно уставилась на него. Затем со вздохом она заглянула под стол, где у ее ног свернулся клубком Щен.
— Не хочешь мне помочь?
Щен зашевелился и вопросительно наклонил голову.
Девочка нахмурилась, понимая, что помощи от него ждать нечего. Она закинула холодный мокрый лист в рот и попыталась прожевать его, не дыша. Каждая клетка ее тела протестовала, но Дарт наконец одолела отвращение и проглотила склизкий комок.
С героической самоотверженностью она приступила к содержимому своей тарелки. Когда осталось уже совсем немного, она разочарованно вздохнула:
«Ни кусочка яйца».
Неожиданное движение привлекло ее внимание к сидящим напротив нее Сиссап и Дженин. Они подвинулись, и между ними оказалась Лаурелла, старшая из девочек с третьего этажа. Она потянулась через стол и вывалила свою порцию капусты на тарелку Дарт.
— Что ты делаешь? — запротестовала та.
Лаурелла выпрямилась:
— Кто-нибудь что-нибудь видел? По-моему, ничего не произошло.
Сидящие рядом девочки ответили громким смехом.
Лаурелла перекинула через плечо прядь длинных черных волос и бросила игривый взгляд на Дарт:
— Кушай. Может, хоть немного округлишься, а то выглядишь совсем мальчишкой.
Лаурелла оперлась руками на стол и выпятила грудь, как женщина легкого поведения.
В свои четырнадцать она уже превращалась в женщину. Мальчишки ходили за ней по пятам, добиваясь малейшего знака внимания. Все девочки буквально боготворили ее. Лаурелла происходила из богатого семейства. Вместе с ней в школу приехала целая свита служанок. Она одаривала своих подруг медовыми кексами и тряпичными куклами. Но что гораздо важнее, по школе ходили слухи, что Лауреллу, без сомнения, изберут на церемонии, которая ожидалась через восемь дней.
Все мечтали о подобной чести — быть избранными в прислужники одного из сотни богов Мириллии. Лучшее, на что следовало надеяться остальным, — это получить скромную должность при божественном дворе и греться в отраженном сиянии лучей Милости. В худшем случае их отошлют обратно домой. Этого боялись все без исключения. И особенно Дарт — ей было некуда и не к кому возвращаться. Единственный член ее семьи лежал, свернувшись калачиком, у ее ног.
Из Конклава вышло больше личных слуг, чем из любой другой школы. Учителя не упускали случая напомнить об этом, оправдывая суровую дисциплину. Матроны и мастера гордились своей школой: при ее закладке четыре тысячи лет назад первый камень благословил сам Чризм.
Лаурелла выпрямилась и снова перекинула волосы через плечо. До Дарт донесся аромат сладких масел. Она опять почувствовала себя сорняком на клумбе с роскошными цветками.
И вдруг Лаурелла вскрикнула.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Сиссап. Дженин без слов вскочила на ноги.
Лаурелла приподняла подол юбки, обнажив лодыжку в белом чулке. На кружеве расплывалось красное пятно.
— Я оцарапалась!
Сиссап упала на колени, заглянула под стол.
— Может, гвоздь?
— Или щепка! — предположила Дженин. — Эти скамейки давно пора отправить на дрова!
Дарт прекрасно знала, что произошло. Хотя никто, кроме нее, не видел Щена, она жестом подозвала своего тайного друга. Девочка пригнулась, делая вид, что ищет гвоздь.
— Плохой пес, — прошептала девочка.
Щен склонил голову, сморщился и бросил взгляд на окровавленную лодыжку. Затем поднялся и спрятался под юбку Дарт, словно призрак просочившись сквозь ткань. После него осталось ощущение легкого холодка. Вскоре на подоле показалась его морда. Щен смотрел на хозяйку горестным пристыженным взглядом.
Дарт почувствовала себя виноватой за то, что выругала беднягу: он и без того обижен судьбой. Он выглядел ужасно: сплошь чеканная бронза с длинными стальными шипами, которые образовывали вокруг морды гриву. Пасть наполняли острые кинжалы, из-за них вываливался язык пламени, над которым горели глаза из драгоценных камней. Тело, приземистое и мощное, состояло из пластин доспехов и кольчужных звеньев, четыре толстые лапы заканчивались стальными когтями. Шкура сверкала охрой, а контуры тела постоянно менялись, переливаясь завихрениями, так что каждый миг он выглядел немного иначе, чем прежде. Щен казался только что отлитой из еще полужидкого металла статуэткой.
Дарт потянулась погладить его, но, как обычно, пальцы ничего не нащупали. Щен был ненастоящим. Девочка снова глянула на лодыжку Лауреллы, она точно знала, что ее куснул Щен. Уже случалось, что его действия отражались в реальном мире, хотя она не понимала, как такое возможно. Если подумать, она даже не знала, что он из себя представляет. Насколько она помнила, он всегда был с ней, но Дарт давно отказалась от попыток убедить остальных в его существовании. Его видела только она, а потрогать не мог и вообще никто.
— Какая глубокая царапина, — сокрушенно заключила Маргарита.
