— Да сама небось знаешь, каково слухам-то верить. Спросить никогда не лишне, — рассудительно заметила собеседница, поднимаясь из-за стола. — Ладно, Мариэль, пойду я. Дойти же от вас ещё надо, до дому от самой окраины-то…
— Что поделаешь, Фаргори издавна живут близ своих садов, — пожала плечами Мариэль. — Ну что же, тогда… до встречи?
— До встречи, — под весом Лэйны террасное крылечко жалобно скрипнуло.
Уже подойдя к калитке, женщина вдруг обернулась через плечо:
— Ты ей не сказала, да?
Лицо Мариэль почти не изменилось.
Почти.
— Нет.
— И что скажешь? — невыразительные глаза смотрели на Мариэль неожиданно цепко. — Сама понимаешь, в таком возрасте… надо как-то…
Взгляд Мариэль был бесстрастным. И бесконечно закрытым. Золотистый свет, игравший отблесками на её лице, не отражался в затенённых ресницами глазах, терялся в чёрной глуби с едва заметным вишнёвым оттенком.
— Скажу, что нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём ещё лучше, да к тому же… — она осеклась. То ли вспомнила что-то, то ли заметила вытянувшееся лицо соседки. — Имеешь что-нибудь против?
— Ну… это… жестоко, — бормотнула Лэйна, разглядывая свои потрёпанные башмаки.
— Зато правдиво. А жизнь, Лэй, вообще жестокая штука, — Мариэль улыбнулась дочери, уже бежавшей к крыльцу. — Ну, хорошо покаталась, малыш?
— Здорово, мам! — девочка птичкой порхнула по ступенькам — белое платьице шлейфом летит следом, ярко-серые глаза сияют серебром, лицо-сердечко в облаке светлых волос светится улыбкой. — Звёздочка уже начинает меня слушаться!
— О, я в этом даже не сомневалась. Вы непременно поладите, — Мариэль, чмокнув дочь в макушку, притушила светильник лёгким прикосновением к медной оправе. — А сейчас — мыться, пить вечерний чай и спать.
— А я хотела на ночь краеведение поучить, — Таша молитвенно сложила тонкие ладошки, — мам, ну можно я карту расстелю, можно?
— Можно, можно, — с улыбкой вздохнула Мариэль.
— Ура! Ну сегодня у меня эти гномы получат! — с воинственным воплем Таша упрыгала в дом.
Яблони что-то шептали в спину Мариэль, когда та перешагивала порог следом за дочерью. Негромкий щелчок закрывшейся двери, скрежет трижды провернувшегося в замке ключа — и сад остался наедине с лунным светом, потихоньку разливавшим серебро по тропке, беспокойной листве и звёздочкам белых цветов…
Когда Таша открыла глаза, небо было выкрашено блеклыми красками предрассвета.
Спросонья она не сразу поняла, что делает на заднем дворе. Без одежды? И почему её руки…
Вспомнила.
Боль была почти физической. Она ныла в сердце глухой безысходностью.
Таша до крови прикусила губу. Если бы она вернулась раньше…
"…и что бы ты сделала? — тоненько возразил внутренний голос. — Тебя бы забрали вместе с Лив, вот и всё".
Лив…
"Ксаш!!!"
Таша, вскочив, метнулась в дом.
"…дура, дура, ду-ра, — безжалостно комментировал голос, — как ты могла забыть о сестре? В следующий раз ещё голову проверь, на месте ли…"
Задыхаясь, ворваться в детскую, втянуть носом воздух — кровь… пот, кожа, табак и немного въевшегося хмеля. Обычный букет наёмника.
Она только восстановилась — но придётся перекидываться, делать нечего… В мейлеру? Или рискнуть по такому случаю в собаку… Нет, нет, никакого риска — она должна быть в себе, это главное.
…раз…
…два…
…три?
Что-то не так.
Недоумённо моргнуть, прислушаться к ощущениям…
"Что за?!"
Перекинуться обратно. Два удара сердца — необходимая пауза — кажутся бесконечно долгими.
…ещё…
…снова?!
И, уже оборачиваясь обратно в человека, Таша вспомнила…
…кое-что.
— Прекрасно, ксаш вас дери, ПРЕКРАСНО! Когда мне нужно догнать троих наёмников, я застряла в обличье КОШКИ?!
Она обвела комнату отчаянным взглядом — что-нибудь, хоть что-нибудь, что можно…
…а это что?
Таша, присев, вытянула из-под тумбочки золотые часы-кулон — на тонкой длинной цепочке, с закрывающей циферблат золотой крышкой… вернее, это вначале она подумала, что там циферблат. И что это часы. Когда девушка откинула крышку, в зеркальном стекле она увидела отражение собственных глаз — с узким кружком серебристой радужки вокруг расширенных зрачков.
Значит, зеркальце-кулон. В закрытом виде легко умещается на ладони, на серебристом стекле ни царапинки, золочёная поверхность снаружи и изнутри испещрена затейливой рунной филигранью, а на задней крышке…
Таша прищурилась.
Молот в короне. Клеймо изготовителя.
И где-то она его определённо…
Таша рванула в свою комнату, пробежалась взглядом по книжной полке, схватила здоровенный талмуд и пролистнула несколько страниц.
Вот оно. Клеймо Риддервейтсов — старинного дома ювелиров. Гномьего.
Таша стиснула зеркальце в пальцах. Такие на каждом шагу не валяются — в том, что зеркальце волшебное, глядя на руны, сомневаться не приходилось, а у Риддервейтсов исключительно спец-заказы… И если только узнать имя…
"…если заказчик сказал своё настоящее имя и если гномы удосужатся тебе его сообщить, что вряд ли, — услужливо подсказал внутренний голос. — А узнаешь, и что дальше? Потеряешь три-четыре дня, добираясь до гномов, и даже если там тебе милостиво скажут имя убийцы — как ты собираешься его искать?.."
Ладно. Другой вариант?
Таша бросила книгу на кровать и, кусая губы, уставилась куда-то на стену.
"Им надо было везти Лив — значит, наверняка прибыли на лошадях…"
А сейчас сухо, пыльно…
Таша опрометью кинулась из комнаты. В коридор, на террасу, в сад. Пробежать по тропинке до калитки, выглянуть на пустую сумрачную улицу — и увидеть в пыли у плетня отчётливые отпечатки копыт. У калитки земля вся истоптана, а дальше тройная цепочка следов уводит по дороге в сторону…
К вившейся среди лугов тропинке, выводившей на Четырёхграничный Тракт.
Сборы заняли не больше пары минут. В свою комнату Таша заглянула лишь для того, чтобы одеться, — в первое, что выдернулось из сундука, — и захватить холщовую сумку. Затем в гостиную, вытащить из тайника над камином перстень, кожаный кошель и последнюю "побрякушку" — громоздкий медальон, тоскливо отливавший золотом. Потом на кухню, кинуть в сумку всё, что найдётся съестного. А после этого, заперев дом — в конюшню, седлать Звёздочку.
Выведя за забор кобылку, крайне недовольную фактом столь раннего пробуждения, Таша прикрыла калитку и с ловкостью привычки вскочила в седло. Окинула взглядом море шелестящей лиственной зелени, прячущиеся в волнах сердечки незрелых яблок и тихий светлый дом — в котором выросла и который видела, возможно, в последний раз. Хорошо, что старенького пони мама давно уже отпустила на вольный выпас, и хорошо, что нет у них ни коров, ни кур, ни иной живности: вполне могут позволить себе покупать яйца-молоко у соседей, а так сейчас бы ещё о них думать пришлось…
