– …и большая умница, дурачком-простачком отменно прикидываешься! – неожиданно заявил фон Кервиц, понявший, что рука Аламеза делала на поясе, но даже не подумавший потянуться за своим мечом. – Но вот только одного ты, парень, не понимаешь, только одно почему-то в твою голову светлую путь не найдет! Да разве ж я на самоуверенного идиота похож?! Да разве ж я перед разговором таким подстраховаться не вздумал?! Давай не дури! Руку с пояса убери, пасть заткни да на место сядь, благородный Дитрих фон Херцштайн, а точнее, низкий грабитель карет Дитрих Гангрубер!
Фон Кервиц хорошо подготовился к встрече, и дело было даже не в том, что он знал, чем Аламез занимался три года в графстве Дюар, пока Совет Легиона не решил помочь ему добиться рыцарских шпор. Оставив помыслы о том, чтобы попытаться разрешить неприятную ситуацию силой, Дарк послушно опустился на табурет и картинно положил руки на стол. У его улыбчивого собеседника имелись два веских аргумента в пользу продолжения разговора. Первым был арбалет, вдруг появившийся из-под покрывала кровати и, естественно, нацеленный в сторону гостя. Вторым доводом стало острое лезвие кинжала или ножа, кончик которого вдруг уперся моррону прямо туда, где у мужчин находится самая любимая и заботливо оберегаемая часть тела. Дарк не заметил, что под столом кто-то сидит, виной тому была скатерть из толстой, грубой ткани, доходившая почти до пола. Он допустил небрежность, недооценил противника и оказался в западне. Теперь Аламезу только оставалось безропотно следовать правилам, которые ему навязал хозяин лачуги, а заодно и положения.
– Вот и правильно, – кивнул фон Кервиц, – приятно иметь дело с умными людьми, тем более когда кругом столько дураков… Людей моих не опасайся! Тот, который под столом засел, уже ушел через люк в полу, а бедолага Карл… – фон Кервиц указал пальцем на кровать, точнее, под нее, – с рождения глухонемой, так что беседы нашей никто не услышит.
– И давно… давно ты знал, кто я? – спросил Аламез, понимая, что отпираться от своего разбойного прошлого глупо и бессмысленно. Раз агент королевской разведки отважился на такой откровенный разговор и осмелился предъявить обвинение, то был абсолютно уверен в своей правоте.
– Как только в бою тебя увидел, так сразу заподозрил неладное. Уж больно ловко ты бился, – честно признался фон Кервиц. – Ну, а уж после того, как со служителями святой инквизиции поговорил да разбойничков из шайки Кривого о тебе с пристрастием поспрашивал, так догадки стали уверенностью. Ты уж не обессудь, дружок, за тот пьяный фарс, что я перед тобой тут устроил. Присмотреться к тебе надобно было, перед тем как о делах говорить… Держался ты хорошо, но небезупречно… Есть над чем поработать! Еще парочку советов на будущее прими. Коль себя за северянина выдаешь, так не грех бы на север Геркании съездить и послушать, как народец там говорит, да самому язык поковеркать не грех научиться. Внешность тоже не стоит так резко менять! Раз мазь чародейская кончилась, что тебя молодила, так новой обзаведись, на такие дела деньжат не стоит жалеть! Нет, я не думаю, что ты колдун, но с чернокнижниками да ведьмами, без всяких сомнений знаешься.
– И кто ж я, по-твоему? – спросил Аламез, почувствовав некое любопытство.
– Ты? – усмехнулся фон Кревиц. – Ты грабитель, убийца, разбойник и прохиндей, но прохиндей умный, толковый и в то же время дерзкий, умеющий играть по-крупному, великолепно просчитывающий ситуации и поэтому обычно выигрывающий! Именно это меня в тебе и заинтересовало, именно благодаря этому ты в Маль-Форне шпоры да герб рыцарские получил, а не кол точно промеж седалища! Будешь меня держаться да поручения лучшим образом выполнять, жизнь твоя прекрасной станет, а коли чудить те вздумается…
– Неплохо было бы узнать, кто ты таков? А то мало ли, вдруг шеварийцами подослан? – не желая слушать угроз, перевел разговор Аламез в более конструктивное русло.
– Как будто те, родимому, дело есть, кому услуги оказывать: Герканской Короне иль шеварийскому монарху? Не в твоем положении привередничать и патриотизмой страдать, а то вмиг и почестей рыцарских, и жизни лишишься! – расставил точки над «i» фон Кервиц, но затем сменил гнев на милость и решил успокоить нового агента: – Я на самом деле рыцарь, именем чужим никогда не назывался и служу родной Геркании как на ратном поле, так и на иных поприщах. А большего тебе знать не положено… пока не положено. Вот задание выполнишь, с того берега с победой вернешься, тогда и расскажу.
– А если не вернусь? – задал для приличия вопрос Аламез, хоть и понимал, что такие люди, как фон Кервиц, привыкли взвешивать риски и просчитывать все возможности.
– Вернешься, ты ж не дурак! – усмехнулся рыцарь-шпион, жестом приказав глухонемому слуге под кроватью убрать арбалет. – Ты же прекрасно понимаешь, что у меня и в Верлеже свои люди имеются… только я их берегу и попусту рисковать верными головами не хочу. Ни к чему им к себе внимание шеварийских властей привлекать. Что ж тя касается, то один выкрутас, и глазом моргнуть не успеешь, как в сточной канаве с распоротым брюхом окажешься, а потроха твои рыбкам на корм поплывут!
– Понятно, – кивнул Аламез, – изложил кратко, доходчиво и убедительно! Может, тогда времени попусту терять не будем, а к сути дела перейдем?
Как ни странно, но моррон был ничуть не расстроен, что фон Кервицу оказалась известна его тайна, точнее, только ее самая безобидная часть. Сотрудничество с герканской разведкой могло открыть для него новые перспективы и поспособствовать достижению цели, которую перед ним поставил Одиннадцатый Легион.
– Согласен, – кивнул фон Кервиц, доставая из сундука, на котором лежало его платье, новую бутылку вина. – Думаю, за четверть часа управимся. Только закусывать не советую, барашек уже совсем хладным стал… Прям как шеварийский утопленничек, каких порой к нашему берегу прибивает…
После бессонной ночи, проведенной в темной, затхлой, пропахшей чешуей да тиной хибаре рыбака, любая погода, любое природное ненастье кажется манной небесной, божественной благодатью, ниспосланной на твою недостойную голову. В то утро над Немвильским озером не только не разгуливал ветер, но даже случайно не залетел легонький ветерок. Гладь воды оставалась идеально зеркальной, хоть и темной, а над ней стелился густой туман, сквозь который не было видно ничего, кроме разве что то вспыхивающих, то затухающих маленьких красных точек – далеких огней чужого шеварийского берега. Паром шел медленно, чересчур туго натянутые канаты постоянно издавали неприятный звук, порождаемый трением о деревянные и стальные части лебедок. Этот скрежет, похожий на жалобный стон смертельно раненного животного, далеко разносился по еще спящей глубоким сном округе и сводил с ума своей раздражающей монотонностью пассажиров, пытавшихся хоть ненадолго забыться сном.
