Но вид убитого сына лишал Мару воли; любое действие знаменовало жизнь, а здесь торжествовала смерть.
— Госпожа! — напомнил о себе Хокану. — Будущность Акомы требует твоих решений. Ибо ныне Акома — это ты.
Брови Мары хмуро сдвинулись. В словах мужа звучала правда. Вступая в брак, они договорились, что юный Джастин станет наследником рода Шиндзаваи после Хокану. Внезапно Маре отчаянно захотелось, чтобы этого обещания не существовало. Никогда не согласилась бы она на подобное условие, если бы приняла во внимание, что ведь и Айяки тоже смертен.
Круг снова замкнулся. Она проявила неосмотрительность. Если бы не ее благодушное самоупоение, наследник Акомы не был бы выставлен для прощания в кольце погребальных светильников, а носился по двору, как любой другой мальчик, или упражнялся в боевых искусствах, или мчался, обгоняя ветер, по холмам на своем вороном скакуне.
Перед внутренним взором Мары опять возникло изогнутое дугой туловище вздыбившегося коня и жуткое мелькание копыт в воздухе, когда тот рухнул…
— Госпожа… — настойчиво повторил Хокану. Он ласково разжал пальцы жены, пытаясь снять напряжение. — Все уже позади. Мы обязаны думать о живых. — Он смахнул слезинки у нее со щек, но из-под ресниц катились новые. — Мара, боги были к нам немилостивы. Но не кончилась моя любовь к тебе, и все твои домочадцы свято верят в тебя, в твердость твоего духа. Ты для них словно огонь в ночи. Айяки не зря прожил свою короткую жизнь. Он был храбрым, сильным и верным долгу и оставался таким до последнего вздоха. Так же должны поступать и мы, иначе стрела, поразившая лошадь, окажется причиной множества новых бедствий.
Мара закрыла глаза и попыталась отрешиться от сладковатого запаха дыма масляных ламп. Она не нуждалась в напоминаниях, что тысячи жизней зависят от нее — правящей госпожи Акомы. А сегодня она поняла, что не заслуживает их доверия, и доказательством этой истины стала смерть ее сына. С сегодняшнего дня она уже не может смотреть на себя как на регентшу при подрастающем сыне. Казалось, у нее не осталось сердца, и все-таки она должна готовиться к большой войне и свершить возмездие, дабы поддержать честь семьи. А потом она обязана произвести на свет другого наследника.
Надежды, будущее, светлые планы и мечты, ради которых она стольким пожертвовала, развеялись как дым. Она чувствовала себя истерзанной и отупевшей.
— Мой господин и супруг, — хрипло выдавила из себя Мара, — пойди к моим советникам, и пусть они сделают так, как ты велишь. Я не способна принимать решения, а Акома должна подготовиться к войне.
Хокану с состраданием взглянул на жену. Его всегда восхищала сила ее духа, и было больно видеть, что горе одержало верх над ее великолепным бесстрашием. Он крепче прижал Мару к себе, понимая глубину ее муки.
— Госпожа, — тихо прошептал он, — я сниму с твоих плеч любую ношу, которую смогу принять на себя. Если ты пойдешь войной против Джиро из Анасати, я встану по правую руку от твоего командующего. Но рано или поздно ты должна будешь надеть мантию главы семьи Акома — это твой долг. Так пусть же потеря Айяки не станет концом всему. Пусть она побудит тебя к продолжению рода.
Не в силах вымолвить ни слова, не рассуждая, Мара уткнулась лицом в плечо мужа, и долго-долго слезы беззвучно капали на ярко-синий шелк его одежды.
Джиро хмурился.
Несмотря на легкую одежду без всяких украшений и прохладу, которая еще сохранялась в этот утренний час под кровлей галереи, окружавшей внутренний дворик, лоб Джиро усеивали блестящие бисеринки пота. Позабыв про стоящий рядом поднос с наполовину съеденным завтраком, властитель нервно теребил пальцами край расшитой подушки, на которой восседал. Его глаза не отрывались от игральной доски, разложенной у коленей. Он рассматривал положение каждой фигуры, пытаясь предугадать возможный результат того или иного хода. Не правильный выбор мог привести в западню, хотя на первый взгляд ничто не предвещало беды: при игре с таким противником существовал большой риск, что гибельные последствия проявятся не сразу, а несколькими ходами позже.
Ученые утверждали, что игра в шех обостряет интуицию мужчины в военных и политических делах, но Джиро, властитель Анасати, находил в игре ума больше наслаждения, чем в любом телесном состязании. Хитросплетения игры завораживали его сами по себе.
В умении играть Джиро не по годам рано превзошел и отца, и других своих учителей. Когда он был еще мальчишкой, старший брат, Халеско, и младший, Бантокапи, зачастую чуть ли не с кулаками набрасывались на него, разозленные той вызывающей легкостью, с какой он их обыгрывал. Джиро искал соперников постарше, вступая в борьбу даже с мидкемийскими купцами, все чаще посещавшими Империю в поисках рынков сбыта для своих товаров. Они называли игру по-другому — шахматами, но правила были одинаковыми. Оказалось, что среди них мало кто способен соперничать с Джиро.
Единственный человек, которого ему никогда не удавалось победить, сидел сейчас напротив него, с отсутствующим видом проглядывая кипу документов, разложенных аккуратными стопками вокруг его колен. Чимака, первый советник дома Анасати еще со времен правления отца Джиро, был тощим, как хлыст узколицым человеком с острым подбородком и черными непроницаемыми глазами. Время от времени он отрывался от своего занятия, чтобы беглым взглядом оценить позицию и ответить на ход господина. Рассеянная манера, в которой первый советник наносил Джиро привычное поражение, вызывала у властителя не раздражение, а скорее гордость, что столь светлый ум служит Анасати.
Иногда казалось, что дар Чимаки предвидеть сложные повороты политики граничит с чудом. Даже Текума, отец Джиро, своими успехами в Игре Совета чаще всего бывал обязан мудрости именно этого приближенного. Когда Мара в начале своего восхождения к величию унизила Анасати, Чимака подсказал, каким образом можно использовать в интересах семьи вражду, разгоревшуюся между Акомой и Минванаби. Джиро прикусил губу, не зная, на что решиться: из возможных ходов два сулили небольшое тактическое преимущество, а третий казался многообещающим для развития далеко идущих стратегических планов. Покуда он раздумывал, мысли его вернулись к Большой Игре. Уничтожение рода Минванаби могло бы обернуться поводом для торжества — ведь эта семья соперничала с Анасати; но Джиро не мог примириться с тем, что столь впечатляющая победа была одержана женщиной, которую он возненавидел с той минуты, когда Мара назвала имя своего будущего мужа, выбрав в супруги не самого Джиро, а его младшего брата Бантокапи.
