— Пусть он бьется в темноте, из века в век, и пусть его имя навеки будет проклято.
Неожиданно глаза Дилвиша заблестели, и священник отвел взгляд.
— Что тебе нужно в Рахоринге?
— Зайти во дворец… и кое-что там сделать.
— Если хочешь, я мог бы сопровождать тебя. Возможно, покровительство поможет тебе.
— Я не прошу твоей помощи, священник.
— Просить не надобно.
— Хорошо. Пошли.
Дилвиш стал подниматься по лестнице.
— Что за существо, на котором ты ездишь? — поинтересовался священник, махнув рукой. — По облику — лошадь, но выглядит как статуя.
Дилвиш засмеялся:
— Я тоже немного разбираюсь в дорогах тьмы, но я сам определяю условия игры.
— Нет человека, который может ставить условия темным силам.
— Скажи это обитателям Домов боли, священник. Скажи это статуе; скажи обычному человеку, только не говори мне!
— А как твое имя?
— Дилвиш. А твое?
— Я не стану больше говорить тебе о Тьме, Дилвиш, но пойду с тобой в Рахоринг.
— Тогда прекратим разговоры! — Дилвиш повернулся и пошел вперед.
Корел последовал за ним.
Когда они прошли полпути, дневной свет начал меркнуть. Дилвиш оглянулся. Все, что он мог видеть, — ступеньки, ведущие дальше и дальше вниз. В мире не осталось ничего — только лестница. А каждая ступенька впереди была темнее предыдущей.
— Так все и было, когда ты в последний раз заходил во дворец? — поинтересовался Дилвиш.
— Нет, — ответил Корел.
Они достигли вершины лестницы и остановились перед темным порталом. Казалось, на землю спустилась ночь.
Они вошли.
Странные звуки, похожие на музыку, пришли откуда-то издалека, сверху, замерцал свет. Дилвиш положил руку на рукоять меча. Священник прошептал ему:
— Не стоит.
Пройдя по коридору, они наконец вошли в пустой зал. Жаровни изрыгали пламя в высоких нишах стен. Потолок терялся в тени и дыму. Незваные гости пересекли зал, подошли к широкой лестнице, которая исчезала в сверкающем свете. Оттуда и доносились странные звуки.
Корел посмотрел вниз.
— Все начинается со света, — проговорил он. — Все эти перемены… — он обвел рукой вокруг. — Раньше во внешнем портале были только пыль и щебень…
— Что же случилось? — Дилвиш оглянулся.
Лишь одна цепочка следов, отпечатавшихся в пыли, вела через зал. Дилвиш легко рассмеялся, заметив:
— Моя поступь легка.
Корел оглядел своего спутника. Потом моргнул; мгновение — и родимое пятно закрыло его левый глаз.
— Когда я приходил сюда раньше, — проговорил он, — тут не было ни звуков, ни факелов. Всюду было пусто, тихо; все выглядело заброшенным. Ты знаешь, что случилось?
— Да, — ответил Дилвиш. — Я читал об этом в Зеленой Книге Времени, которую хранит Мирата. Известно, священник Бабригора, что в зале наверху духи иногда играют в свои игры. И еще: Гохорг станет «умирать» каждый раз, когда я буду переступать порог дворца.
Только Дилвиш произнес имя Гохорга, ужасный крик пронесся по огромному залу.
Дилвиш стал подниматься по лестнице, и священник последовал за ним. Теперь по всем залам Рахоринга разносились громкие завывания.
Незваные гости остановились, поднявшись по лестнице. Дилвиш замер, словно статуя; меч его был наполовину вытащен из ножен. Корел молился, скрыв руки в рукавах хитона.
В зале недавно был великий пир; свет исходил из разноцветных шаров, которые кружились, словно планеты, под разрисованным узором сводчатым потолком; пустой трон стоял на возвышении у дальней стены. Трон был слишком огромен для любого живущего ныне. Поверху стены украшали странные древние эмблемы, вырезанные на чередующихся плитах белого и оранжевого мрамора. В колонны, идущие вдоль стен, были вставлены драгоценные камни размером с кулак, сияющие желтым и изумрудно-зеленым, темно-красным и фиолетовым, сияющие огнем, прозрачные и светящиеся, такие же, как ступени, ведущие к трону. Над троном возвышался балдахин из белого шелка, расшитый изображениями наяд и гарпий, дельфинов и козлоголовых змей; его поддерживали виверна, гиппогрифы, саламандра, химера, единорог, василиск и пегасы, сидевшие, чуть приподнявшись. Тот, кому принадлежал трон, лежал на полу, умирая.
По телу человек, но в полтора человеческих роста, Гохорг лежал на плитах в своем дворце с внутренностями, вывороченными на колени. Умирающего поддерживали трое стражей, в то время как остальные занимались его убийцей. В Книге Времени говорилось, что Гохорг Зловредный неописуем. Теперь Дилвиш видел, что это и правда, и неправда.
Гохорг был благороден лицом и белокур, ослепительно белокур. Так изумительно прекрасен, что никто не смел посмотреть ему в лицо. Легкий голубоватый нимб затухал у него над плечами. Даже испытывая страшную боль, сидя в красно-зеленой оправе собственной крови, он выглядел холодным и прекрасным, словно вырезанный из драгоценного камня — гипнотическое совершенство многоцветной змеи. Говорят, что глаза у всех одинаковы. Невозможно, засунув руку в сосуд с глазами, отличить глаза разгневанного человека от глаз влюбленного. Однако глаза Гохорга были глазами павшего бога: бесконечно печальные и такие же гордые, как океан львов.
С первого взгляда Дилвиш узнал их, хотя никогда не сумел бы описать их цвет.
В жилах Гохорга текла кровь Перворожденных.
Стражи загнали убийцу в угол. Тот сражался с ними, казалось, голыми руками, но ему удавалось отражать и наносить удары, словно он держал меч. Куда бы ни двигалась его рука, она наносила раны врагам.
Убийца владел единственным оружием, которое могло убить Короля Мира, не подпускавшего к себе никого с оружием, кроме собственных стражей.
Убийца принес невидимый меч.
Он был Селаром — первым из династии эльфов, кто носил такое имя, великим предком Дилвиша, который в этот миг выкрикнул его имя.
Обнажив меч, Дилвиш бросился через зал. Он стал рубить нападавших, но меч прошел сквозь тела врагов, словно сквозь дым.
Тем временем стражам удалось преодолеть защиту Селара. Могучий удар выбил что-то невидимое из рук убийцы, и, звеня, невидимый клинок полетел через зал. Всхлипывая, Дилвиш наблюдал, как стражи медленно расчленили Селара из Шоредана.
А потом заговорил Гохорг, и его мягкий, лишенный интонации голос прозвучал твердо, словно шорох прибоя или стук копыт.
— Я пережил того, кто осмелился поднять на меня руку, как и должно было случиться. Известно, что так записано: глаза никогда не увидят клинок, который убьет меня. Правда стала своеобразной шуткой. Многое из того, что я сделал, никогда не будет уничтожено, о дети людей, эльфов и саламандр. Гораздо больше, чем вы можете себе представить, заберу я с собой из этого мира, многое будет предано забвению. Вы убили того, кто был более велик, чем вы, но не гордитесь этим. Это для меня теперь ничего не значит. Ничего. Примите же мое проклятие!
