— Да, — отозвался Терон. Должно быть, галды на время отступили. Поглощенный исцелением Артемаса, Терон даже не заметил внезапной тишины, возвестившей об их отходе. — Они удрали?
— Только за ближайшую гряду холмов, — сообщил Эрельвар. — Ждут то ли подкрепления, то ли ночи. Чего именно, не знаю.
— Я видел, как группка галдов устремилась на север, — вставил Делариан. — Может статься, посланцы.
— Вероятно, они рассчитывают получить подкрепление завтра. — Эрельвар подошел к павшему и негромко проронил: — Ллвид ап Олдуин, предводитель твоего клана, вряд ли будет мной доволен, — и с минуту молча смотрел на погибшего.
— Еще потери есть? — наконец спросил он.
— Никак нет, мой господин, — доложил Морфаил.
— А послание?
— Давно в пути, — сказал Терон.
Эрельвар одобрительно кивнул. На сей раз им удалось выжить. Хотя бы на время.
Солнце мало-помалу клонилось к горизонту. Защитники расселись — кто внутри башни, кто наверху, выжидая развития событий. Время от времени кто-нибудь из галдов осмеливался высунуться из-за холма, но Эрельвар запретил стрелять по столь малообещающим целям. Стрелы стали чересчур ценным достоянием, чтобы расходовать их попусту.
— Скоро стемнеет, — заметил Терон.
— Да, — согласился Эрельвар. — Надеюсь, на закате они ринутся на приступ.
—— Надеетесь?
Эрельвар кивнул.
— Если мы нанесем им солидный урон, то, может быть, сумеем вырваться отсюда до подхода подкрепления.
— А как же Артемас?
— Уж если галды бегут, — улыбнулся Эрельвар, — то бегут без оглядки. Нам удастся скрыться вместе с Артемасом.
— Подкрепление! — крикнул сверху Делариан. Эрельвар повернулся и стремительно взбежал по древней лестнице на узкий карниз. Примерно в миле от башни показалась еще одна группа галдов.
— Я бы сказал, в этом отряде более сотни голов, — прикинул Терон.
— По меньшей мере, — угрюмо отозвался Эрельвар.
* * *
Глориен стояла на крепостном валу, озирая Кровавые Равнины при свете заходящего солнца. Ладонь ее покоилась на рукояти висящего на поясе длинного меча. Закатные лучи окрашивали сверкающую сталь ее дельвийских доспехов в цвет крови.
Выглядывая из-за зубцов, она ощущала на себе взгляды стражников. Неужели они так никогда и не признают ее? Сколько раз еще доказывать ей свое право на этот меч и латы?
«Наверное, никогда, — подумала она. — Все они наверняка предпочли бы увидеть меня лежащей навзничь в куда более беззащитной позе и куда менее непроницаемом одеянии, чем доспехи».
Ее красота никоим образом не помогала отогнать подобные мысли. Без шлема ее золотые волосы ниспадали ниже плеч, а серые с голубой искоркой глаза не раз и не два заставляли затаить дыхание мужчин, встретившихся с ней взглядом.
Даже сами доспехи не могли скрыть ее красоты, как она некогда надеялась — уж чересчур старательно дельвы постарались воспроизвести форму ее груди и изгиб бедер. Если уж на то пошло, доспехи лишь подчеркнули ее женственность, отчетливо противопоставив ее истинному предназначению доспехов.
Так что, как всегда, Глориен оставалось лишь не обращать внимания на взгляды, направленные ей в спину. Она со вздохом продолжала озирать Равнины, отыскивая источник охватившего ее беспокойства, однако уже начала опасаться, что встревожила ее отнюдь не угроза безопасности Кворина. Скорее она приняла бы подобную угрозу чуть ли не с радостью, потому что боялась, что опасность грозит кому-то несравненно более дорогому для нее.
Уже седмица с лишним, как Эрельвар отправился в Дельгрот. Глориен содрогнулась при одной лишь мысли об этом оплоте зла. Лазутчики донесли об участившихся набегах галдов на Ольванор и Умбрию. Эрельвар решил, что надо выяснить обстановку поосновательнее, и, как у него в обычае, не захотел отрядить на эту вылазку кого-нибудь другого.
Даже тогда Глориен опасалась за его жизнь и убедила-таки взять с собой десятерых региров. Эрельвар согласился, но настоял, чтобы сама она осталась в замке. Глориен подчинилась его воле, хотя и неохотно. А сейчас корила себя, усомнившись в разумности подобной уступки.
Ну, по крайней мере он взял с собой Терона и Артемаса — по их собственному настоянию. Конечно, ему трудно было отрицать, что чародей и боевой целитель в подобной эскападе могут весьма пригодиться. Но еще один воин тоже не повредил бы.
Ощутив, как долетевший с запада ветерок взъерошил ей волосы, Глориен готова была присягнуть, что он донес следы зловония Ядовитой Топи. Но этот ветерок в отличие от порывистых ветров, обычных в эту пору года, не стих. По мере того как он креп, Глориен поняла, что зловоние ей не померещилось.
Что означает этот дурной ветер? Она непроизвольно сжала рукоять меча покрепче. Стражники вдоль всей стены насторожились. Их тоже встревожил этот неестественный ветер.
В воздухе перед Глориен что-то мелькнуло — сложенный кусок пергамента, принесенный ветром. Стоящий неподалеку страж протянул руку к пергаменту, но тот вильнул в сторону, словно ветер намеренно уклонился. Он снова поднес пергамент к Глориен, и она протянула руку.
Едва успела она схватить листок, как ветер начал стихать. Принесенное послание оказалось письмом, запечатанным воском. При виде отпечатка сердце Глориен облилось кровью. Печать Эрельвара!
— Что это, моя госпожа? — поинтересовался стражник.
— Послание от моего господина. Должно быть, отправленное магом. — Крепко сжимая письмо, она поспешила в свои палаты.
* * *
Тени взбирались по склону холма, мало-помалу подползая к башне. Скоро на землю упадут сумерки, и приумножившиеся числом гоблины ринутся в атаку.
Услышав, как его сзади окликнули слабым голосом, Терон обернулся и увидел, что Артемас сел, опираясь на локти.
— Тебе не следует садиться, — сказал Терон. — Ты потерял слишком много крови.
— Дай пить, — попросил Артемас. Терон протянул ему мех с водой, и Артемас надолго припал к горловине.
— А теперь ляг.
— Некогда. Дай-ка мою седельную сумку.
Терон со вздохом помог кузену сесть, прислонившись спиной к стене башни. Пошарив в седельной сумке, Артемас извлек футляр слоновой кости и осторожно вытащил из него свиток пергамента.
— А я думал, ты не приготовил для этой вылазки ни одного свитка, — заметил Терон.
— Я всегда беру с собой один свиток, братец. А теперь оставь меня на минутку, чтобы я мог сосредоточиться. — Артемас с минуту внимательно изучал пергамент, а потом заговорил певучим речитативом, который Терон привык отождествлять с чародейством.
Непривычному слуху Терона речитатив представлялся плавным и цельным, но Артемас знал, что это не так. Он дважды запнулся, цитируя короткие пассажи лиричного языка свитка. Однако ничего страшного вроде бы не произошло, и он продолжал чтение.
