— Вот именно, — жестко говорит Этеокл. — Пожалей их, брат мой. Уведи свое войско в Аргос, расскажи заплаканным вдовам, как умерли их мужья, а после, не претендуя на то, что тебе больше не принадлежит — ты же видишь, на чьей стороне народ Фив — посади своих друзей на корабль, если их хватит, чтобы заполнить скамьи гребцов, и, вручив свою судьбу богам стихий, отправляйся искать себе новую родину где-нибудь на другом берегу.
Зрители, наблюдающие за братьями с городских стен и окрестных холмов, не замечают перемен — но пальцы тех уже шевелятся, устраиваясь поудобнее на древках копий.
— Увы, брат! — Полиник усмехается. — Моя родина здесь, на этой земле. В ней лежат кости моих предков. Не знай я, какой ты прыткий, то может быть показал бы тебе родимое пятно на груди, похожее формой на змея, как у всех потомков Кадма.
— Ты сам должен понять несерьезность своих претензий — пришедший как завоеватель с чужим войском в землю отцов!
— А кто заставил меня это сделать? Не ты ли, вероломно изгнавший меня из отечества, лишивший трона, который принадлежит мне по праву, как старшему?
Этеокл смеется:
— Очень ненамного — на те мгновения, на которые ты опередил меня, выходя из материнского лона.
— Не противься справедливости, брат! Уступи мне то, что я и так должен получить по праву — и тогда, милостью богов, попутные ветра наполнят паруса твоих кораблей.
— Видишь ли, у меня ведь такое же родимое пятно на груди, — звучит ответ. — Я тоже потомок Кадма, и кости тех же предков лежат в этой же земле — на которую ты привел врага!
— Твое вероломство заставило меня это сделать!
— Моя предусмотрительность. Я просто опередил тебя, сделав то, что хотел сделать ты.
— Тебе есть чем доказывать это вранье?
— В таких вещах доказательства появляются слишком поздно. Но правда на моей стороне — ибо так считает народ Фив!
— Обычное оправдание всякого предателя. Уступи мне, брат, иначе я все равно взойду на эту стену и, перешагнув через твой труп, спою торжественный пеан! На моей стороне справедливость!
— О какой еще справедливости болтает предавший родину?
— О какой правде говорил изменивший клятве?
— Похоже, наша беседа затянулась!
— Похоже, нам не о чем говорить!
— Тогда начнем!
Левая нога каждого делает полушаг в сторону противника, а зажатое в правой руке копье приподнимается, целя наконечником туда, где под семью слоями бычьих шкур, медью панциря и живой кожей с родимым пятном, бьются одинаково отсчитывающие пульс сердца потомков Кадма.
— Да! И пусть боги станут на сторону правого!
— Пусть они придут на помощь защищающему отечество!
— Пусть они помогут защищающему справедливость!
Шагнув вперед, Полиник и Этеокл швыряют друг в друга копья. Одинаковым движением отбив их щитами, братья перехватывают вторые копья. Расстаться с ними никто не спешит. Маневрируя крадущимися шагами, противники выбирают момент нападения и резким рывком срывают дистанцию.
Рев зрителей заглушает боевые кличи, силуэты дерущихся дрожат в пыли и полуденном мареве, бесполезны гербы брошенных щитов, и вскоре уже не различить — кто есть кто в этих двух бойцах, которых одни и те же учителя одинаково старательно учили искусству убивать.
Решающий удар оба наносят одновременно — и ярость оказывается сильнее боли. Пробив панцири, копья раздвигают ребра, но каждый из противников сперва замечает лишь свою победу.
— Я победил! — выдыхает Полиник.
— Я победил! — выдыхает Этеокл, уже хрипя попавшей в горло кровью.
В их глазах сгущается туман, окружающий мир темнеет, все плывет, и четкими остаются лишь древки вошедших в грудь копий, сердца разрываются болью, за ней приходит удушье и запоздалое понимание последних горьких истин...
— Я умираю, — хрипит один.
— Это конец, — шепчет другой.
Над павшими поют стрелы, но их открытые глаза уже безразличны к исходу сражения. В расширившихся зрачках отражением ужаса мелькает тень черного демона смерти, одним взмахом меча срезающего с почти соприкоснувшихся голов по золотой пряди — и ставшие тенями души, освободившись от бесполезного бремени тел, отправляются в свою последнюю страну — в Аид, к сулящей безрадостный покой Долине Теней...
* * *Хотя мир человеческий велик, все многообразие, ему доступное, можно обрисовать событиями одного дня.
В то самое время, когда потомки Кадма сходятся в смертельной схватке за фиванский трон, трое бродяг, которые по каким-то причинам забрели в дебри фессалийских гор, устраиваются на привал. И случайно находят старую могилу. Заросшая травой и отмеченная лишь кучей наваленных друг на друга камней, эта могила чем-то привлекает их внимание.
Так уж устроена жизнь, человек — никто и ничто, если нет у него семьи, рода, племени, клана, готового его защитить и поддержать против всегда враждебного мира. Пусть твоей родиной будет небольшая долина или маленький остров, но если ты стал изгнанником, то в глазах других людей ты ненамного больше, чем мертвец. Так вот, эти трое и есть подобные отщепенцы, лишенные помощи сородичей и покровительства богов. Для них нет смысла и соблюдать обычаи, это покровительство обеспечивающие. Так что когда их вожак — здоровенный бородатый детина с немигающим во время разговора взглядом и выбитыми передними зубами — принимается расшвыривать камни и разгребать руками землю, его спутники не пытаются его удержать.
Наверное, это была могила древнего воина. Он был очень высок ростом, судя по размерам костей, темных не от давно истлевшей плоти, а от приставшей сырой земли. Не колеблясь, вожак подбирает бронзовый наконечник копья, вытряхивает из него остаток сгнившего древка и, радостно засмеявшись, хватает выступивший из-под осыпавшейся земли меч с золоченой рукоятью. Под конец, разбросав кости, он срывает со скелета роскошный пояс, целиком составленный из чередующихся друг с другом серебряных и медных блях. Череп древнего воина смотрит на это темными провалами глазниц. Проворно насадив наконечник на древко взамен прежнего, обсидианового, вожак опоясывает свои лохмотья и поднимает спутников.
Остаток дня они плутают по горному бездорожью и козьим тропинкам. К закату дня судьба приводит бродяг в седловатую низину между гор. Уже приготовившись провести ночь под открытым небом, они слышат козлиное блеяние. Двигаясь на звук, бродяги выходят к пещере, которую много веков назад выточил давно пересохший источник. Но войти в нее оказывается непросто. Выскочив навстречу и отскакивая от выпадов копий, большая лохматая собака встречает чужаков яростным лаем.
