— Делай, что тебе говорят! — прорычал мастер, — И возьми вот это…
Он бросил парню один из Освещающих камней, приготовленных вчера вечером. Но этот в отличие от остальных был немного другим, словно мелом натертый.
Когда Равен ругая на все стороны мастера, двинулся к воде, Виллорд крикнул:
— Бросишь его в воду, он неплохо освещает…
Камень и вправду освещал отлично! Темная до этого вода, подсвечивалась мягким желтоватым светом.
Уже собираясь нырять, Равен посмотрел на отверстие в потолке, затем на верёвку и на мастера. Уже зная ответ, он крикнул Виллорду:
— Может попробовать вылезти по ней?
— Нет! Ныряй в воду!
Равен подумал, что и он уже может читать мысли. Усмехнувшись, парень набрал воздуха и прыгнул в воду. На удивление та оказалась на порядок теплее, нежели в первый день. Задумавшись, он отнес это к Освещающему камню.
Сделав три быстрых гребка, Равен оказался у стены, про которую рассказывал Виллорд. Но здесь его поджидала одна маленькая проблема — камни-то были неподъемные! Вынырнув, он повернулся к берегу. Там, скрестив на груди руки, стоял мастер. Едва фермер открыл рот, тот крикнул:
— Вяжи, вяжи! Я тут тоже не прохлаждаться буду…
И Равен вязал. И Равен тащил.
Он тащил весь день… один камень. Два раза, совсем выбившись из сил, он падал на холодный пол. Но попросить помощи у лежащего на каменной постели Виллорда, парню мешала закипавшая в котле души злость. Злость на всех. Срывая в кровь ладони, он ненавидел мастера. Падая на мелкие камешки, он ненавидел кочевников. Отдирая со своего тела очередного осьминога, он проклинал ложных богов.
И так каждый день. С утра, и до захода солнца. Гора камней в пещере росла, как и ненависть в очерствевшем сердце Равена. Вместо еды они с Виллордом пили его гадкие эликсиры. А каждую ночь юношу ждала умиротворяющая тьма. Падая без сил ночью, на рассвете он просыпался ещё более крепким, нежели вчера.
В череде одинаковых дней Равен с удивлением рассматривал своё отражение в воде. Плечи раздались, мышцы стали крепкими как корабельные канаты, из забитого жизнью мальчишки, Равен превращался в сильного мужчину.
Когда пирамида достигла груди мастера, тот с мрачной удовлетворенностью заметил, что камней из озера достаточно.
Нырнув в последний раз Равен, уже заканчивал вязать верёвку, когда ему на глаза попалась странная укутанная слоем зеленого ила плита. Не сказав ни слова мастеру, он добросовестно вытащил глыбу на берег. Надрываясь, он водрузил камень на кучу и тяжело дыша, подошел к Виллорду и рассказал о своей находке.
— Какая плита? — тот удивленно поднял бровь, — Недолжно тут быть никаких плит!
— Может нырнуть и рассмотреть получше? — Равен очень заинтересовался диковинкой, и отступать не собирался.
Смахнув ил, он с интересом рассматривал затейливые письмена, выдолбленные на твердой поверхности камня. Читать он естественное не умел, поэтому значение находки осталось для бывшего фермера загадкой. Пытаясь обвязать плиту верёвкой, он нечаянно своротил ту с места. Из-под плиты в лицо парню ударила куча больших пузырей. Вынырнув, он откашлялся и, не обращая внимания на гневные окрики Виллорда, вернулся к плите. Сдвинув её окончательно, Равен едва не наглотался воды. Под плитой находился небольшой саркофаг. Но не он удивил парня. Удивил его меч… вернее, некое подобие меча. Большой, в половину человеческого роста, меч, высеченный из иссиня-черного камня.
Обвязав эфес веревкой, он парень стрелой выскочил на берег.
Виллорд был в бешенстве! Лицо мастера покраснело, и он вот-вот готов был сорваться. Пыхтя и тяжел выдыхая воздух, Равен, втащил свой странный улов на камни.
Кричащий Виллорд умолк на полуслове. Осторожно подойдя к мечу, он присел на корточки и осмотрел диковинную находку. Высунувшись из-за спины мастера, бывший фермер впился глазами в каменный фламберг. На берегу меч казался не чёрным, а темно-зеленым. Все лезвие покрывала вязь непонятных символов и рисунков, а на эфесе были высечены три кольца, также покрытые различными знаками.
Резко встав, Виллорд отвесил Равену звонкую затрещину. От удара парень повалился на бок. Но, сразу подскочив, непонимающе уставился на мастера. Тот сквозь зубы прошипел:
— Быстро взял, и положил его на место! — в его глазах бушевало пламя.
— Но как же…
— Заткнись! — мастер был в бешенстве. — Ты хоть знаешь, чьё это?
Равен отрицательно помотал головой.
— Вот и я не знаю! — Виллорд потряс кулаком, — а под этим солнцем, я знал почти всё! Но почти — это не всё! Этот меч, страшная вещь! Я не знаю, кто сотворил это. Но отчетливо чувствую вековечный ужас, заточенный в нём.
Равен вернул страшную находку озеру. Даже плиту на место поставил.
В эту ночь, Бархатная Тьма не пришла. Был лишь грязно-серый туман, от которого замирало сердце. Туман, из которого смотрело множество зелёных глаз.
Глаз полыхающих огнём.
— Солнце! Солнце, поглоти меня Бездна!
Равен, как меленький ребёнок скакал по склону. Несколько раз он цеплялся за вереск и падал. Но снова вставал и продолжал радоваться. Спокойно улыбающийся Виллорд, стоял возле провала в пещеру и смотрел на небо.
Они закончили Лестницу. Они, два 'мертвеца' будто из могилы вернулись на землю. Новая жизнь началась.
— Равен! — позвал мастер, — Иди-ка сюда.
Натянув подаренный мастером плащ, фермер огляделся. Сколько же времени он провел под землёй? Ведь судя по жухлой траве, осень уже вступила в свои неоспоримые права.
Равен сделал шаг к обрыву и горько вздохнул. Внизу, под самым склоном было то самое место, куда должно было сползти его мертвое тело.
Но нет! Он жив, и радуется солнцу! Что задумал мастер? Как он будет мстить? Эти вопросы пока не волновали Равена. Месть придет, она будет неизбежной.
К вечеру они вышли на большой тракт. Уже опавшая листва устилала дорогу двух бредущих путников. Уставшее солнце начинало клониться к закату. Небесное светило, старалось напоследок отдать всему живому, как можно больше своего тепла. Наступала ночь — время мрака, оживающих страхов и всего того потаённого, что люди так старательно прячут в себе в светлое время суток…
Равен, почему-то боялся ночевать в лесу, и гадкий червь страха подтачивал его уверенность. Говорить об этом мастеру он не хотел и принялся бороться с червяком своим новым и безотказным средством — яростью. Как это не удивительно, но победителем снова вышел он. Толи это благодаря его окрепшей воле, то ли благодаря появившейся на дороге повозке.
Четверка коней тянула свою обыденную ношу. Деревянные колёса шуршали по листьям, а над сидящим кучером, словно одинокая заблудшая душа, мотался фонарь.
