— Весь город ныне смотрит на нас, — дождавшись тишины, произнес Гнатий, повторяя мысли Криспа. — Сегодня мы узрим, как святые узы брака соединят Автократора Криспа и императрицу Дару. Да благословит Фос их союз и дарует им долгую жизнь, счастье и процветание.
Патриарх вновь завел молитву, по временам прерываясь, чтобы выслушать ответы жениха и невесты. Некоторые реплики Криспу пришлось заучивать: древнее наречие литургий сильно отличалось от того видесского, что звучал на улицах города.
Гнатий прочел традиционную венчальную проповедь, делая особый упор на добродетелях семейной жизни.
— Готовы ли вы держаться этих добродетелей и друг друга до конца дней своих? — спросил он, закончив.
— Да, — прошептал Крисп, и повторил во весь голос, чтобы все слышали:
— Да.
— Да, — сказала Дара не так громко, но твердо.
После этих слов, скреплявших узы брака, друг жениха и подружка невесты — Мавр и одна из служанок Дары — надели на головы новобрачных венки из роз и мирта.
— Узрите их в коронах брачных! — воскликнул Гнатий. — Пред ликом всего града нарекаю вас мужем и женой!
Вельможи и их супруги вскочили с мест, хлопая в ладоши. Крисп едва слышал их. Он не сводил глаз с Дары, и та отвечала ему таким же пристальным взором. Крисп обнял ее, хоть это и не входило в церемонию, вдохнул сладкий запах роз ее венка.
Радостные крики стали громче и искреннее.
Кое-кто подавал непристойные советы.
— Ты побдилъ еси, Крисп! — крикнул один совершенно иным тоном, чем принято было приветствовать императора.
— Многих сынов, Крисп! — взревел другой остроумец.
К новобрачным подошел Яковизий. Невысокому аристократу пришлось встать на цыпочки, чтобы прошипеть Криспу на ухо:
— Кольцо, идиот!
Лишенный какого-либо влечения к женскому полу, Яковизий оставался безразличным и к радостям свадьбы, так что лучше всех остальных мог следить за соблюдением церемонии. Крисп о кольце совершенно забыл и так обрадовался напоминанию, что пропустил мимо ушей то, в какой форме оно было выражено. Яковизий готов был жизнью пожертвовать ради особенно ядовитого словца.
Кольцо лежало в кармашке, подшитом со внутренней стороны пояса и оттого незаметном. Крисп вытащил тяжелый золотой перстень и надел Даре на указательный палец левой руки. Она снова обняла его.
— Пред ликом всего града обручены они! — провозгласил Гнатий. — Пусть же увидит народ счастливую пару!
Вместе с патриархом Крисп и Дара прошли по проходу между скамей, через притвор и к дверям. Когда они ступили на лестницу, толпа на площади разразилась приветственными криками. Кричавших, правда, было поменьше, хотя слугам уже поднесли новые, полные мешки. После свадьбы полагалось разбрасывать не золотые, а орехи и фиги, незапамятно древние символы плодовитости.
Даже мрачные халогаи ухмылялись, окружая свадебный кортеж.
— Не подведи меня, твое величество, — сказал Гейррод, первый из северян, признавший Криспа императором. — Я немало поставил на то, сколько раз…
Дара возмущенно взвизгнула. Возмутилось даже более приземленное чувство юмора самого Криспа.
— И как вы собираетесь решить этот спор? — спросил он. — Благим богом клянусь, об этом будем знать только мы с императрицей.
— Твое величество, ты служил во дворце, прежде чем завладел им. — Гейррод многозначительно посмотрел на него. — Есть ли что-то, чего не узнает слуга, если захочет?
— Но не это же! — воскликнул Крисп и остановился в неуверенности. — Я надеюсь, что не это…
— Ха, — только и ответил Гейррод.
Оставив за телохранителем последнее слово, Крисп повел новобрачную во дворец тем же путем, каким пришел. Несмотря на то что подаяния уже не разбрасывали, народ еще толпился на улицах и площади Паламы: горожане любили зрелища едва ли не больше денег.
После площади тишина дворцовых садов показалась Криспу неземным блаженством. Халогаи отправились в бараки, и лишь дневная стража проводила новобрачных до императорских покоев. Кортеж остановился у подножия лестницы, а молодая пара поднялась к дверям, осыпаемая оставшимися фигами и непристойными советами.
Крисп, как и полагалось жениху, добродушно терпел. Когда ему надоело ждать, он обнял Дару под крики дружков и подружек молодых, распахнул двери и ввел супругу в покои, показав на прощание всем длинный нос, отчего крики стали еще громче.
Веселые вопли провожали новобрачных на пути в спальню. Отворив запертые двери, Крисп обнаружил, что слуги не только застелили кровать, но и оставили на столике кувшин с вином и два кубка.
Крисп улыбнулся и крепко запер за собой дверь.
— Ты мне не поможешь расстегнуться? — спросила Дара, поворачиваясь к нему спиной. — Чтобы запихнуть меня в это платье, служанке понадобилось полчаса. На нем достанет крючков, застежек и запоров на хорошую тюрьму.
— Надеюсь, что снять его мне удастся немного быстрее, — ответил Крисп.
Так и оказалось, хотя слово «немного» оказалось к месту — чем больше крючков расстегивал Крисп, тем больше его занимала нежная кожа под платьем, а не оставшиеся застежки. Но наконец труд был завершен. Дара обернулась к Криспу, и они слились в страстном поцелуе.
Когда молодые оторвались друг от друга, Дара грустно оглядела себя.
— На мне отпечатались все камни, жемчужины и золотые нитки твоей туники, — пожаловалась она.
— И что ты с этим поделаешь? — поинтересовался Крисп.
Губы Дары дрогнули в улыбке.
— Посмотрим, как это можно предотвратить.
Она раздевала мужа так же неторопливо, как он — ее, но Крисп отнюдь не возражал.
Свадебные венцы они повесили на прикроватных столбиках — на удачу. Крисп погладил грудь Дары, прикоснулся к ней губами.
Дара вздрогнула, но не от удовольствия.
— Поосторожнее, — напомнила она. — Ноют.
— Уже? — Присмотревшись, Крисп различил под тонкой кожей голубую сеточку вен. Он снова погладил ее, так нежно, как только мог. — Еще один знак того, что ты носишь ребенка.
— А тут уже и сомнений нет, — ответила она.
— Эти фиги и орехи сработали лучше, чем можно подумать, — с совершенно серьезным видом заметил Крисп.
Дара чуть не кивнула, потом фыркнула и ткнула мужа пальцем под ребра. Крисп сгреб ее в охапку и крепко, не давая шевельнуться, прижал к себе. И они не отрывались друг от друга, пока не ослабели от утомления.
Едва переведя дух, Крисп потянулся к кувшину с вином.
— Посмотрим, что они нам оставили на долгие труды? — спросил он.
— Почему нет? — ответила Дара. — Налей и мне, будь добр.
