Лишь немногих надрагов пощадили мабденские варвары: они использовали их как собак, заставляли вынюхивать сородичей, выслеживать заклятых врагов — вадагов, рыскать по другим плоскостям и потом рассказывать своим господам, что там происходит. То были рабы по натуре, самые трусливые из всей расы, — и они предпочли прислуживать и унижаться, но не умереть.
Кот заметил несколько стоянок среди городских развалин. Надраги возвратились сюда после битвы при Халуиге, в которой их хозяева были наголову разбиты. Они даже не попытались заново отстроить разрушенные замки и города, а жили как дикари; многие из них даже не подозревали, что эти руины были некогда зданиями, выстроенными их же предками. Надраги одевались в меха и металл, по своему обычаю, — смуглокожие, с приплюснутыми носами, с торчащими космами и кустистыми бровями, нависавшими над глубокими глазницами. Это был коренастый и физически сильный народ. Некогда надраги обладали могуществом и развитой цивилизацией, как и вадаги, но упадок их был стремительным и необратимым.
Наконец, впереди появились разрушенные башни Оса, давней столицы Малифула и всех надрагских земель. Этот город некогда назывался Ос Прекрасный, но теперь от былой красоты не осталось и следа. Руины стен поросли сорной травой, башни обрушились, дома стали пристанищем крысам, ласкам и прочим хищникам, но не надрагам.
Кот летел на запах. Он покружил над приземистым зданием, не затронутым еще разрушением. На плоской его крыше возвышался прозрачный светящийся купол. Внутри виднелись две мужские фигуры, черные в желтоватом свете. Один из мужчин был крупным, сильным и носил доспехи; второй — поменьше, но шире в плечах, одетый в меха. Из купола доносились их приглушенные голоса. Кот опустился на крышу, подкрался поближе. Прижавшись мордой к прозрачной стене, он весь обратился в слух и широко раскрыл глаза.
Гландит-а-Краэ хмуро смотрел через плечо Эртиля на бурлящее в котле варево. Над варевом поднимался пар.
— Ты уверен, что чары действуют, Эртиль?
Надраг почтительно склонил голову.
— Вадаги продолжают убивать друг друга. Никогда еще мое колдовство не было столь успешным.
— Это оттого, что силы Хаоса помогают тебе, глупец! Впрочем, скорее они помогают мне, потому что я предан им телом и душой, — Гландит обвел взглядом купол. Кругом валялись трупы животных, висели связки каких-то трав, стояли бутыли и склянки с порошками и жидкостями. Крысы и обезьяны с безучастным видом сидели в клетках, прикрепленных вдоль стены; под клетками на полках громоздились вороха манускриптов. Отец Эртиля был великим ученым и многому успел научить сына. Однако Эртилю было суждено разделить судьбу прочих надрагов, и он обратил древнюю мудрость в колдовство, чародейство. «И все же мудрость не утратила силы», — подумал граф Гландит-а-Краэ, ковыряя в желтых зубах.
Красное, усыпанное чирьями лицо Гландита было наполовину скрыто густой бородой, заплетенной в косички и украшенной ленточками, — как и его длинные черные волосы. Нечто в выражении серых глаз свидетельствовало о скрытой болезни.
— А принц Корум? — прорычал Гландит. — И его дружки? И все эти шефанхау из волшебного города?
— Я не могу видеть отдельные судьбы, мой господин, — проскулил чародей. — Я знаю только, что чары действуют.
— Надеюсь, ты не лжешь мне, колдун.
— Я говорю правду. Этому заклятию научил меня Хаос. Облако Раздора распространяется все дальше, с ветром. Его невозможно увидеть, но оно обращает брата против брата, отца против детей, мужа против жены, — заискивающая улыбка появилась на темном лице Эртиля. — Вадаги нападают друг на друга — и гибнут. Все они умирают.
— Но умер ли Корум? Хотел бы я знать. То, что гибнут вадаги, это прекрасно, но не столь важно. Только когда умрет Корум, а земли придут в запустение, я смогу сплотить последователей в Лиум-ан-Эсе и с помощью моих денледисси вернуть утраченные земли короля Лира. Ты можешь составить особое заклятье — для Корума?
Эртиль дрожал всем телом.
— Корум смертен. Он должен пострадать от Облака столь же сильно, сколь и все остальные.
— Он коварен, хитер; ему помогают могущественные силы. Он может ускользнуть. Завтра мы отправимся в Лиум-ан-Эс. Так ты говоришь, невозможно знать наверняка, что делает Корум? Умер ли он, охвачен ли безумием, как все остальные?
— Мне это неведомо, мой господин.
Сломанными ногтями Гландит поскреб рябое лицо.
— А ты не обманываешь меня, шефанхау?
— Я не осмелюсь, мой господин, никогда!
Гландит ухмыльнулся, глядя в полные ужаса глаза надрагского чародея.
— Я верю тебе, Эртиль, — он рассмеялся. — И все же еще немного помощи от Хаоса не помешает. Вызови-ка снова того демона — ну, из царства короля Мабелода.
— Всякий раз, как я делаю это, моя жизнь укорачивается на год, — захныкал колдун.
Гландит вытащил длинный нож и приставил его к плоскому носу надрага.
— Я сказал, вызови его, Эртиль!
— Повинуюсь.
Волоча ноги, колдун потащился к клеткам и вытащил обезьяну. Животное скулило и хныкало, как скулил и хныкал сам Эртиль. Обезьянка смотрела на надрага перепуганными глазами, но все равно цеплялась за него, как за спасителя от окружающего ее ужаса. Эртиль достал из угла крестообразную рамку и вставил ее в специальное отверстие в покрытой глубокими царапинами столешнице. Он трясся от страха, стонал и охал. А Гландит нетерпеливо мерил шагами комнату, не обращая ни малейшего внимания на терзания чародея.
Эртиль дал обезьянке что-то понюхать, животное обмякло и сделалось неподвижным. Колдун прислонил обезьянку спиной к рамке и достал из висевшего на поясе мешка молоток и гвозди.
Неторопливо он принялся вбивать гвозди, распиная верещащее животное на кресте, и кровь струйками стекала из ранок на ладошках и ступнях обезьянки.
Эртиль был бледен до синевы; казалось, его вот-вот вырвет.
Глаза у кота чуть не вылезли из орбит при виде этого варварского ритуала; он занервничал, шерсть на загривке встала дыбом, кончик хвоста судорожно подергивался, но кот продолжал, не отрываясь, наблюдать за происходящим.
— Живее, отродье шефанхау! — не выдержал Гландит. — Живее, или я найду себе другого колдуна!
— Господину должно быть известно, что больше не осталось никого, кто согласился бы помогать ему или Хаосу, — пробормотал надраг.
— Заткнись! И делай свое мерзкое дело, — насупился Гландит. Однако Эртиль говорил правду, и это было очевидно. Никто теперь не боялся мабденов — никто, кроме надрагов, которые боялись их просто по привычке.
