Сафир оказался один против троих разъяренных крестьян. Он пожалел о том, что у него нет даже кинжала. Проклятые пираты забрали все, кроме одежды, которая была на нем.
Первый крестьянин подбежал, держа вилы перед собой. Он явно намеревался проткнуть ими Сафира, как стог сена. Его красное широкое лицо блестело от пота, редкие светлые волосы прилипли ко лбу. Сафир легко ушел в сторону — для пажа Его Величества Императора этот прием не только не составлял никакого труда, но выполнялся инстинктивно. Прямой удар в челюсть завершил дело: нападавший полетел в траву, выпустив вилы, которыми тут же завладел Сафир. Второго крестьянина, немного опешившего после столь легкой победы незнакомца, он встретил ударом рукояти в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам и попятился, замахиваясь топором. В это время подоспел и последний из неожиданных врагов Сафира, вооруженный мотыгой, которую не замедлил пустить в ход. Вилы приняли первый удар, отразили второй, потом ударили нападавшего по кисти, выбив ее из сустава. Первый крестьянин, очухавшись, с низким ревом бросился на Сафира сзади. Пришлось опрокинуть его на спину еще одним ударом в челюсть. Вилы были слишком тяжелыми для быстрых приемов, но зато не позволяли противникам подходить слишком близко.
Сафир решил атаковать. После выпавших на его долю приключений у него не осталось сил, чтобы долго драться. Поэтому он сделал два быстрых шага вперед, ткнул вооруженного топором крестьянина вилами в шею, ногой оттолкнул второго, с разворота полоснул остриями вил по груди отступившего крестьянина, бросил ему свое оружие и, воспользовавшись тем, что тот на пару секунд опешил от такого неожиданного поступка, перехватил у него мотыгу и коротким точным ударом огорошил подступившего третьего мужика в висок. Тот беззвучно рухнул на траву, обливаясь кровью.
— Пощади! — крикнул обезоруженный.
— Мне нужна лошадь! — прошипел Сафир, тяжело дыша. — И быстро, если не хочешь сдохнуть!
— Там, там! — крестьянин дрожащей рукой указал на невысокое строение в другом конце хутора, огороженное редким плетнем. — Бери кого захочешь, хоть всех!
— Пошли! — велел Сафир, разворачивая крестьянина и толкая в спину. — Но не вздумай бежать, хуже будет.
— Да-да, господин, то есть нет, не побегу…
— Шевелись, — перебил его Сафир.
Постройка действительно оказалась конюшней. В ней стояли четыре лошади, две из которых были слишком стары, а третья оказалась беременной. Пришлось взять рыжего жеребца.
— Где упряжь? — спросил Сафир, скептически разглядывая животное.
— В доме, — отозвался крестьянин.
— Идем. И без глупостей!
Они поплелись обратно через двор. В доме никого не оказалось, но Сафир заметил прялку и рукоделье.
На вопрос, где женщины, мужик растерянно ответил, что ушли в соседнюю деревню за тканями.
Седло оказалось простым и упряжь — тоже. Последняя, к счастью, была, по крайней мере, кожаной, а то Сафир слышал, будто некоторые крестьяне используют веревочную.
— Деньги и еда, — бросил Сафир. — Живо! — прикрикнул он, когда мужик воззрился на него с немым отчаянием.
— Нет денег, господин, пощади! — взмолился тот, порываясь упасть на колени. — Все отдали в последний раз сборщику налогов.
— Еда? — спросил Сафир, не очень-то веря своему пленнику, но не желая терять время.
— О, пожалуйста! — обрадовался крестьянин. — Бери, прошу тебя, — он отворил дверь погреба.
Сафир сложил в холщовый мешок несколько копченых колбас, головку сыра и пару буханок хлеба.
Через полчаса он выехал со двора верхом на жеребце, одетый в чистую крестьянскую одежду, нашедшуюся в доме. За поясом у него торчали топорик для колки дров и длинный мясницкий нож. Оставшихся в живых крестьян он связал, чтобы они не могли донести на него старосте, к которому грозился его отвести первый встретившийся Сафиру мужик. Все складывалось даже удачней, чем могло бы. Теперь у него было почти все необходимое для того, чтобы добраться до Тальбона. Сафир понимал, что никто не поверил бы ему, скажи он, что является лордом Маградом, личным пажом императора. А если бы поверили, то получилось бы только хуже: в Лиам-Сабее, как оказалось, имперцев отлавливали и вешали.
И все же Сафир рисковал: если крестьяне освободятся и донесут, его начнут ловить как шпиона и наверняка прикончат. Можно было, конечно, убить посмевших напасть на него наглецов и бунтарей, но Сафир не получал удовольствия от расправ и старался использовать оружие только для самозащиты. Таков был семейный кодекс рода Матрадов, который он проштудировал еще в детстве.
Нужно было поскорей убираться из мятежной провинции. Сафир знал, что Урдисабан находится на западе, и до вечера ехал, ориентируясь по солнцу, а затем свернул в лес и остановился на ночлег. Собрав сухие ветки, он вдруг вспомнил, что забыл взять у крестьянина кресало, и бросил хворост. Дал о себе знать и голод. Сафир развязал мешок и перекусил, размышляя о том, сможет ли он добраться до Тальбона без денег. По всему выходило, что это будет непросто. Доказать свою личность он не может, а на дорогах нужно платить пошлинные сборы. Если же пробираться лесами, то потеряешь неизвестно сколько времени, да и заблудиться немудрено — все-таки Сафир вырос в Пажеском Корпусе, практически во дворце, а не в лесу и даже не в своем имении, куда наведывался только два раза в год. Сафир понял, что без золота далеко не уедет. Оставался только один выход — кого-нибудь ограбить. Другого способа раздобыть денег он не видел.
Утром с первыми лучами солнца Сафир сел на коня и поехал дальше на запад. Никто не попадался ему по пути, и Сафир размышлял, как будет грабить того, кого встретит на пустынной дороге, и вдруг громко рассмеялся — он вспомнил, что это дело уже не было ему в новинку, ведь совсем недавно он присвоил крестьянскую лошадь, упряжь, провизию, нож и топор. «Да, господин Сафир-Маград, — сказал он себе. — Достойно проводит время паж императора, один из первых дворян Урдисабана, жених принцессы Армиэль!»
Через день припасы почти закончились. На поверку их оказалось совсем не так уж много. Поэтому ночью Сафир забрался в огород какого-то крестьянина и похитил морковь, свеклу и редис. Сполоснув добычу в ручье, он поел и лег спать, решив на следующий день все-таки попытать счастья и попробовать кого-нибудь ограбить. В конце концов, Лиам-Сабей бунтовал, стало быть, мог считаться вражеским государством, а следовательно, не было ничего зазорного в том, чтобы уменьшить продовольственный или денежный запас неприятеля. Это даже можно было при желании рассматривать как подрывную операцию. Сафир усмехнулся этой мысли, прежде чем заснуть.
