- Я нашла браслет. Он был у меня в руках, но надеть его я так и не смогла. Но я точно знаю, где он находится, и могу вернуться за ним в любой момент. Он у моего хорошего друга – Нэнэри.
- Пирата? – глаза Састы стали шире, чем лицо.
- Да. Но мне это ничем не грозит. Стоит мне только попросить, как он тут же отдаст его мне. А пока скажи, что там Совет?
- Во-первых, скоро Коалиционное собрание глав-руководителей планет. И тебе надо там быть.
- Зачем? Наследница Акапийскоий Империи – планеты без народа. Что мне там делать? Будут решаться вопросы жизни людей. К чему там мое присутствие?
- Ты – важная составляющая жизни Вселенной. Ты - фигура, играющая значимую роль на политической арене. Без твоего согласия, вопрос не передадут на рассмотрение в Совет. К тому же они хотели тебя видеть. Лично.
- А браслет? Я не успею такими темпами добраться до флагмана пиратов и вернуться к началу заседания собрания.
- Это не так уж и важно. В конце концов, браслет Истины, может оказаться не боле чем очередной красивой легендой о жрицах Истины. Ведь у кого-то же он был всё это время, и никто что-то не прозрел.
- А Орэгу?
- Он подождет. Ему хорошо с механрисами. Для него это как курорт. А мы пока отправимся на королевском флагмане для официальных делегаций. Не глупи, девочка. Ты сможешь сделать еще очень много хорошего для своего народа. И, когда станешь полноправной императрицей, сможешь править Вселенной достойно, не хуже твоих предков. Не хуже и самого Кавины Фогоса.
Лиа не стала прощаться с Орэгу перед отъездом: он так сладко спал, что та не решилась его разбудить и только оставила для него сообщение на пладукторе. Она очень извинялась и говорила, что скоро вернется. Конечно, можно было оставить обычную записку или голограмму, ведь у Орэгу не было рук, чтобы потрогать плотную холодную фигуру из плазмы, которая двигалась и говорила в точности, как столь милая его сердцу Лиа.
У него не было друга ближе, чем она.
У нее не было друга ближе, чем он.
Он помнил ее почти столько же, сколько помнил и себя самого. Во всяком случае, он точно знал, что их жизни сплетены в единое целое. Однако первое его воспоминание было связано не с ней, а с символом на стене технического отсека.
Орэгу Дэс, тогда еще безымянный корабль, впервые осознал реальность, находясь в тесной мастерской: с потолка вдоль ветхой стены свисали длинные и короткие цепи с кольцами и крюками на концах, по полу валялись ключи, провода, тряпки и прочий беспорядочный хлам. На коленях, склонившись над самым полом перед Орэгу, стоял всклокоченный человек в заляпанном фартуке, он возился с какими-то механизмами, те то и дело выпускали дым, искрили и воняли. Орэгу почувствовал себя совершенно неуютно в этом чужом месте, ему стало страшно от непонимания происходящего, он бегающим взглядом осматривал все вокруг, кидая взор из стороны в сторону, цепляясь глазами за незнакомые предметы, ему неодолимо захотелось выразить как-то этот страх, это негодование, выплеснуть его в это нечто, заставить мир сделать все как было.
Всклокоченный человек резко поднял на него глаза и зажал руками маленькие волосатые ушки, торчавшие из под седой шевелюры, он вскочил с колен, быстро подбежал к Орэгу и сделал что-то. Это что-то щелкнуло, и все вокруг вдруг поменялось. Стало…тихо…Орэгу замешкался…потом снова щелчок…человек ласково смотрел на него и шевелил губами, из губ вырывались непонятные звуки. Звуки постепенно становились все отчетливее, обретали форму и смысл:
- … и чи прошнулщя. Я шдал этого так долго. Никто не верил мне, но я продолшал веричь, и вще это было ненапрашно.
Человек обнимал его и о чем-то долго рассказывал. Он показывал голограммы и плаграммы. Тыкал в них пальцами и снова о чем-то долго говорил, он подходил ближе и гладил Орэгу, потом возбужденный возвращался к работе и снова что-то приделывал к чему-то. Все эти невероятные события складывались в дни, дни складывались в недели, недели - в месяцы. Порой человек начинал стучать по бокам Орэгу, скрывался из виду, и внутри становилось как-то щекотно. Порой работа кипела, и Орэгу только и успевал, что переводить глаза с места на место. Человечек рассказал, что когда он был молодым, он помогал своей жене, красавице Атумчи, чинить и строить космические корабли. Она была завидная невеста: могла за раз перетащить целый ворох обшивочных листов, могла с закрытыми глазами собрать и разобрать двигатель звездолета, и он, конечно, не хотел ни в чем от нее отставать. Но позже выяснилось, что от тяжелого физического труда человечек перенапрягся и потерял возможность иметь детей. Жена оставила его и нашла другого мужа. Ведь мужчина, неспособный дать жизнь потомству, никому не нужен. Он вовсе не был сердит на жену, он любил и понимал ее. Но жить с этим было все труднее. Однажды в голову человечка пришла гениальная мысль: если смышленые зверьки-механрисы смогли вложить свои души в тела людей, то и он сможет вложить душу в собственное творение. Он открыл удивительный факт того, что по Вселенной гуляют ветры и надо только научиться их ловить, и создал для этого особые паруса, ведь настоящая душа не может не стремиться к ветру и постоянно зависеть от жадных до денег экспортеров топлива. Он спешил поделиться своими открытиями с друзьями и товарищами по работе, но те не воспринимали его всерьез. Позже все решили, что он тронулся с горя, и отправили его на заслуженную пенсию, потом его стали реже навещать бывшие коллеги и соратники, а через какое-то время он и вовсе сделался отшельником: постоянно пропадал в своей мастерской и все твердил о душе механизма. Бывшая жена пыталась вытащить его в общество несколько раз, но работа, семья и многие другие дела постоянно вынуждали ее жить привычной жизнью, не отвлекаясь на сумасбродного затворника.
И вот однажды, спустя годы работы и километры загубленных проводов, ему наконец удалось вдохнуть жизнь в тело Орэгу.
Орэгу же совершенно не понимал, что в нем такого особенного. Он не видел особой разницы между собой и человечком. Они часто говорили. Человек, чье имя оказалось Кошту, научил Орэгу многим вещам и даже дал ему имя, которое означало «священный» на языке его далеких предков.
Однажды Орэгу проснулся и, увидев перед собой спящего Кошту, принялся его будить для того чтобы рассказать удивительный сон, увиденный им накануне. Да-да, настоящий сон. Отец был бы чрезвычайно рад, услышь он это.
Но Кошту не проснулся.
Все эти невероятные часы складывались в дни, дни - в недели. Орэгу совершенно не понимал, что чувствовать, но чувствовал пустоту, как если бы у него снова забрали душу.
