Все эти невероятные часы складывались в дни, дни - в недели. Орэгу совершенно не понимал, что чувствовать, но чувствовал пустоту, как если бы у него снова забрали душу.
Одним погожим утром в мастерской собралась толпа людей, все они охали и ухали, о чем-то громко спорили и причитали. Среди них была и красивая женщина, преклонных лет, шерстка на ее скуластом личике уже подернулась сединой и блестела на солнце. Орэгу сразу понял, что это за женщина, но был смятен и удручен настолько, что слова так и не обретали в его мыслях очертаний, способных, вырваться на волю.
Орэгу отвезли в музей, где он, печальный и угрюмый, вынужден был стоять на всеобщем обозрении, совершенно не понимая, отчего все так на него глазеют. Дни складывались в недели, недели - в месяцы.
Но однажды в музей привезли большое зеркало в цветастой раме. Орэгу уже видел такие в мастерской Кошту, но никогда не придавал им особого значения, так как сам Кошту никогда в них не смотрелся, а использовал только для работы. Орэгу знал, что зеркала отражают облик людей и стал вглядываться, пытаясь найти свое отражение. Но никак не мог. Он видел в зеркале низкорослого мальчишку, любившего торчать около него, беспокойную мамашу, дергающую непослушную дочь за руку, но никак не мог разглядеть себя. Он уже было начал беспокоиться и думать, что он - невидимка, как вдруг неожиданно почувствовал теплое прикосновение, он увидел, как его коснулась молодая пухлая девушка, очень непохожая на других, лишенная всякой растительности на лице и все понял. Он, наконец, понял, что имел в виду его создатель и учитель, когда говорил о том, как сильно Орэгу отличается от остальных.
Огромный безглазый гигант непонятного вида, черный и холодный, чудовищно-бесформенный – он был омерзителен, омерзителен сам себе. Он завыл, что было мочи, захрипел, зарыдал, чувства переполняли его душу. «Зачем злобный старикан так поиздевался над ним? Неужто месть миру за свою загубленную жизнь так сладка, что можно вот так обойтись с живым существом? Или неживым? Зачем ему душа? Есть ли она у него вообще? Теперь это большой вопрос». Весь смысл бытия катился в тартарары. Хотелось умереть. Убить себя. Разорвать на части эту гадкую оболочку. Он закрывал глаза в надежде, что всё это ему снится, что ОТЕЦ сейчас услышит, какой удивительный и страшный сон ему приснился, и обрадуется, обнимет, поцелует, потреплет непослушные волосы. Глаза открывались: все было по-прежнему.
Люди вокруг разбежались, услышав страшные звуки. Прибежали смотрители и техники, громко начали что-то обсуждать, и вдруг все закончилось. Свет погас.
Орэгу очнулся в большой грязной куче, полной всякого хлама, обломков и проводов. По вершине кучи бродил длинный, иначе не скажешь, тонкий синий человек с длинными костлявыми пальцами и острыми коленками. Одет он был грязно: ветхая майка, шорты чуть выше колен, кеды, один из которых был драным и постоянно «просил каши». Носа у человека почти не было, а на его месте дышали две узенькие вертикальные щелки, маленькие глазки - капельки, тонюсенькие губешки, сложенные в дудочку - он шел и насвистывал дурную мелодию.
- Эй! Урод! Ты кто? – Спросил Орэгу.
- Сам урод,- отозвался человек-палка, - сам ты кто? Покажись.
- Я…я здесь. Прямо перед тобой. Я…черный…
Палка огляделся и вдруг опешил.
- Ты, консервная банка! Корабли не разговаривают, когда того не требует протокол! Они вообще не разговаривают! Корабли просто выполняют команды и отзываются запрограммированными фразами! Вылазь из корабля! Говорю тебе вылазь! – речь человека казалась очень странной и незнакомой. Он открывал рот и произносил звуки, которых Орэгу никогда доселе не слышал, но он, тем не менее, отлично понимал каждое слово.
- Ты не механрис. Это не механрийский язык.
- Еще бы! Я убут.
- Ты с Земли?
- Конечно. А где еще, по-твоему, живут убуты?
Синий сказал это слово так, что на секунду, даже на долю секунды, Орэгу показалось, что тот сказал не «убут», а «человек». И тут все начало проясняться: он знает множество языков, великое множество, а еще он знает, что на любом языке, коим не пользовался бы собеседник, название его планеты звучит одинаково – Земля, и лишь другие ошибочно полагают, что это просто слово, обозначающее название планеты, и на любом языке, любой народ называет себя – люди.
«Но почему тогда механрисы так себя называют?» - подумал он, - «не люди, а механрисы, не человек, а…стоп. Людьми они себя тоже называют. Просто они называют себя и зверями! От которых произошли! И это же их работа, призвание! Они механрисы!» Орэгу неожиданно почувствовал себя гением, раскрывшим чуть не главный секрет межпланетной лингвистики, но что-то прервало его радость. Видимо, это снова был погасший в голове свет.
Когда Орэгу снова очнулся, убута в зоне видимости уже не было. Не было и мусорной свалки. Но зато кругом толпились кучи людей, разных. Они были очень разные: всех возможных ростов, оттенков и внешностей. Они кричали и вскидывали к небу руки. Один такой подошел к Орэгу и громко сказал «Дэс!», «Дэс!», - радостно крикнул другой, они хлопнули друг другу по рукам и Орэгу почувствовал, как поднимается в небо на железных цепях, какие когда-то в великом множестве свисали с потолка в его первом обиталище. Ему стало грустно.
Он больше не решался говорить с чужаками. Их внешность его больше не интересовала. Былое любопытство угасло в нем. Он стал чувствовать себя обычным кораблем, чья обязанность в точности выполнять указания пилота.
Двигателей внутри корпуса звездолета так и не нашли, решив, что они просто были сняты недобросовестным продавцом. Потому приделали их наспех прямо к фюзеляжу. Дни складывались в недели…
Ничего не происходило, все было как всегда. Орэгу загружали всяким барахлом и отправляли на ближайшую планету с корабля-каравана, там он пребывал некоторое время, затем возвращался обратно на корабль-караван. Это повторялось раз за разом. И продолжало бы тянуться до тех пор, пока он не развалился бы в куски или не умер, что по личному усмотрению Орэгу, которого стали теперь называть не иначе как «Дэс», было одно и то же, если бы не странный случай.
Девушка вскочила на ступеньку раскрытого настежь корабля, и яростно, громко хлопнув дверью, заторопилась покинуть караван. Она пулей метнулась в кресло пилота, начала заводить двигатели и на полной скорости, с невероятным маневром вывела звездолет из дока.
Орэгу почувствовал неприятную боль там, где крепились двигатели. Боль как будто тянулась извне, что-то как бы словно отрывало его двигатели. Натяжение росло, и вот он лишился одного из них, еще немного и не стало второго. Корабль отшвырнуло вперед. Девушка истошно заорала с перепугу. Орэгу заорал вместе с ней. Они летели в открытом космосе без двигателей, и в нескольких километрах от них уже показалась планета, гравитация которой должна была непременно притянуть их к себе и сделать из звездолета лепешку, горяченькую: с пылу с жару!
