— Закрой ворота! Я приказываю тебе запереть их!
Ледяной Сокол стоял, буравя его холодными, бесцветными глазами. Проход позади них погрузился в полную тьму.
Канцлер крикнул еще что-то своим громовым голосом, и его рука потянулась к рукоятке меча. Сталь, вынутая из ножен, блеснула в красноватом свете факелов...
...и слабый шипящий свист пронесся над ними, чистый и слышный, как музыкальная нота.
Неожиданно зал окутала неизъяснимая тишина, от которой зазвенело в ушах. В таком обширном помещении она сначала не нарушалась даже дыханием нескольких сотен людей, нашедших спасение в Убежище. Тишина была такая, что Руди явственно слышал легкие шаги Ингольда.
Волшебник отошел от темных ворот, и Джил следовала за ним. Он взялся за край ворот, в который вцепился Алвир, и легонько толкнул их. Негромкий звук отозвался во всех углах онемевшего зала.
— Теперь воротам не страшны Дарки, — как и стук ворот, прерывистый голос Ингольда был тихим, но его услышали в самых дальних концах. — Возможно, этой ночью они предпримут еще одну попытку, но главная опасность миновала.
— Ты старый идиот! — Слова Алвира звучали резко, словно удары кнута. — Открыть внутренние ворота! Мы могли погибнуть.
— Они никогда не устояли бы, если бы Дарки прорвали заклинания внешних ворот, — спокойно ответил колдун. Он побледнел, волосы потускнели от пота, но только Джил видела дрожь его рук. Она вернула посох и стояла рядом со своим другом.
Алвир заговорил еще жестче:
— По какому праву ты присвоил себе исключительные полномочия? Ты единственный колдун в Убежище и считаешь оправданным все, что ты делаешь?
Ингольд поднял тяжелые веки и встретил злобный взгляд Алвира.
— Не единственный, — ответил он спокойно. — Спросите вашего придворного мага Бектиса.
Алвир огляделся вокруг.
— Бектис!
Этот звук был подхвачен, как палка, которую хватает пес, чтобы принести хозяину. Придворный маг с завидным достоинством выбрался из толпы, собравшейся у западных ворот, и вышел вперед. В дрожащем свете факелов выделялась богатая вышивка его бархатных рукавов.
— Были бы разрушены ворота или нет, — начал он разглагольствовать, поглаживая свою длинную, до самого пояса бороду выхоленными пальцами, — тебе следовало спросить совета у других, прежде чем принимать решение. — Он смерил Ингольда высокомерным взглядом. Руди видел его высокий, облысевший лоб, покрытый потом.
— Конечно, было бы лучше, — неожиданно раздался другой голос, негромкий, сухой и такой тонкий, — если бы и ты был здесь.
Бектис повернулся, словно побитая собака. Джованнин Нармелион, аббатиса Гея, направлялась к ним во главе небольшой группы Красных Монахов, бритоголовых воинов церкви. Лицо аббатисы над кроваво-красной мантией было очень тонким и костлявым, словно скелет с живыми углями, горящими в глазницах. Только полные губы выдавали ее пол. Резкий голос перекрыл негодующий ответ придворного мага:
— Хвалю твою храбрость, Ингольд Инглорион. Но сказано, что Дьявол защищает лишь себя.
Ингольд учтиво поклонился.
— Так же, как и Господь, мадам, — отозвался он. — Вы знаете лучше меня, в чьих руках судьба всех людей в Убежище.
Он посмотрел на нее, ожидая возражения, и встретил холодный, фанатичный взгляд ее глаз. Джованнин отвернулась первой.
— Он был не единственный, кто отличился, дорогая аббатиса, — добавил Алвир со сдержанной яростью.
— Конечно, — парировала Джованнин. — Многие покинули свои посты. Они остались охранять свои продукты, опасаясь грабежа.
Брови канцлера поднялись, затем опустились, скрывая глаза такого же небесно-голубого цвета, как у его сестры Минальды, но жесткие и холодные, как сапфиры, которые он носил на шее.
— Грабежа?
— Или инвентаризации, — мягко продолжала аббатиса, — чтобы получить на будущее, — рот Алвира опасно потвердел, — рекомендацию. Вы думаете, что во время атаки Дарков вера защитит всех, — отрезала она. — Чтобы оставаться независимыми, мы не должны быть обязаны хлебом насущным никакой мирской власти.
— Как правитель Убежища, я имею право контролировать...
— Правитель Убежища! — презрительно отозвалась Джованнин. — Брат регента настоящего короля, и не больше. Человек, который якшается с колдунами, который хочет разыскать Архимага, левую руку Сатаны, здесь, среди нас. Если ты думаешь, что Господь благословит твои труды...
— Пути Господни неисповедимы, — прорычал Алвир. — Для того, чтобы нападение на гнезда Дарков увенчалось успехом, нам нужна помощь войска империи Алкетча с юга и колдунов с запада.
Подобно кремню, его слова высекли искры из ее стальных глаз.
— Господь не нуждается ни в орудиях Сатаны, — отрезала она, — ни в тех, кто марает руки этими орудиями.
— Сейчас такое время, что правитель может выбирать любые средства.
— Никакие обстоятельства не смогут оправдать склонение на сторону преданных анафеме.
Джил осторожно взяла Ингольда под руку, и они направились к затемненной громаде Убежища. Старый волшебник с трудом передвигался, тяжело опираясь на свой посох. Столпившиеся вокруг, чтобы услышать спор колдуна и канцлера, отпрянули от него, ворча и сотворяя знамение против дьявола. Руди догнал их и пошел рядом. Он кивнул в ту сторону, где аббатиса и канцлер продолжали свою бесполезную перепалку, и покачал головой.
— Я не верю этому.
— Ой, пойдем, Руди, — мягко сказал Ингольд. — У них нет доказательств, что я занимался еще чем-то, кроме того, что подверг все Убежище опасности, открыв внутренние ворота, — он оглянулся по сторонам, запавшие глаза потеплели.
— Но я видел древние заклинания! — воскликнул Руди. — Они исчезли, черт побери!
— Правда? — Джил взглянула на него с любопытством. — Ты знаешь, я не видела вообще ничего. Там был сплошной мрак.
Расстроенный, Руди обернулся за поддержкой к Ингольду.
— Конечно, они были, — сказал волшебник. — Но ты единственный человек в Убежище, способный их увидеть, — ты и Бектис.
— Тем хуже то, что сказал Бектис, — добавила Джил.
«Крошка Джил чертовски устала, — подумал Руди. — Хотя чему тут удивляться? Преодолев дорогу из Карста и сражаясь вместе со стражей, Джил стала похожа на отощавшую от голода уличную кошку». Он знал ее только как нетерпеливую, образованную студентку в Калифорнии или теперь как воина Убежища. Но когда он увидел ее позади Ингольда лицом к лицу с темными силами ночи, он почувствовал глубокое почтение, которое было сродни страху.
— Вот почему мы, колдуны, имеем репутацию взбалмошных и непредсказуемых чудаков, — продолжал Ингольд своим мягким, вкрадчивым голосом. — Мы делаем вещи, которых люди не понимают, потому что мы видим все по-другому и поступаем так, как считаем нужным. Обыкновенные смертные не понимают нас и невольно не доверяют нам или, реже, доверяют слепо. Ничего удивительного, что у волшебников так мало друзей, и эти немногие большей частью тоже волшебники, — они пересекли мостик, отблески света фонарей скользили по гладкой черноте под ними. — Ни для кого не секрет, что с друзьями магов часто случаются несчастья.
