Сквозь монотонный напев почти не было слышно стука колес. «Атомик Хаски», знаменитый трансконтинентальный экспресс, выехал из Вашингтона в одиннадцать вечера и прибудет в Детройт в четыре утра, преодолев за это время без малого пятьсот миль по Северным Пустошам. Со времен первой Американо-Советской войны поезда занимают особое место в жизни Северной Америки. Это что-то вроде подвижных государств, живущих по своим правилам и законам. Работник поезда никогда не заговорит с пассажиром, не ступит на землю за пределами железнодорожной полосы. Эти люди рождаются, живут и умирают в поезде, всю жизнь проводя в бесконечном движении. Такова плата за право пересекать пустоши, полные враждебных духов и радиоактивного снега. Большая часть курсирующих ныне поездов была создана очень давно, при помощи передовых тогда технологий и могущественных пактов с духами дорог и богами странствий. Теперь, укрепленные свинцом, химическими сорбентами и охранными чарами стены вагонов — это все, что отделяет людей, железнодорожников и пассажиров, от смертоносного дыхания ядерной зимы.
Зима… Fimbulvetr — так называют ее Далин и Нэслунд, рекруты-скандинавы. В их родной религии так называется великий холод перед Рагнареком, зима в которую духи умерших вырвутся из Хельхейма на горе живым. Точность этого предсказания заставила многих обратиться к скандинавскому язычеству.
Оба, и Далин, и Нэслунд — беженцы, искалеченные атомной войной. Оба добрались до Канады уже при смерти: лучевая болезнь, прогрессирующие раковые опухоли, нарушенный метаболизм, сожженные легкие. Но в отличие от сотен других беглецов, у них, профи, был шанс на спасение. Лучше жить рекрутом, чем долгие месяцы умирать, думая только, как протянуть от одной дозы морфина до другой.
Или нет?
Заклятья по очереди «будили» имплантанты в теле Патрика, заставляя их вибрировать, покалывать, остывать или нагреваться. Процедура не самая приятная, но он уже успел привыкнуть. Хуже, когда случалась задержка: собственное тело начинало тихий бунт, сводя с ума мелкими неконтролируемыми движениями, легкими галлюцинациями, фантомными болями. Говорят, что через три дня без заклятий, начинались вещи куда пострашнее, но сам Патрик до такого еще не доходил.
Завтра вечером — игра против «Рэд Когуарс». Некогда сильный клуб, ныне переживающий не лучшие времена. Завершающий пункт в коротком турне «Варлокс» по маршруту Квебек-Вашингтон-Детройт. Предыдущие два визита окончились поражением — после пяти побед подряд дома. Детройт — не самая сильная команда, форварды там так себе, зато тафгаи — лучшие в лиге. «Братья-мордобои» Кокур и Проберт в этом сезоне успели нокаутировать не один десяток противников, да и левый нападающий Жерар Галант, даром что низкорослый и худощавый, от них не слишком отстает.
Бормотание в наушниках утихло, через пару секунд щелкнула, смотавшись до конца, бобина. Патрик снял наушники, достал из сумки пузырек с таблетками, высыпал три штуки на ладонь, отправил в рот. Все, необходимые процедуры окончены. Можно спать — хотя спать осталось пару часов, не больше.
Сквозь мерный стук колес иногда слуха касался протяжный вой ветра за окном. Стремительно проносилась мимо Северная пустошь, погруженная в густой мрак. Города-призраки, по самые крыши заметенные снегом, иногда мигали навстречу поезду мертвенными, бледными огоньками. Никто толком не знал, что это за огни и кто их зажигает. Одни считали, что это духи умерших имитируют жизнь, которая давно закончилась в этих местах. Другие спорили, что это выжившие, неспособные покинуть эти проклятые места, влачащие жалкое существование, полное боли и лишений. Патрик не знал, кто из них прав. Если честно, его это совершенно не волновало.
* * *
Детройт встретил канадских хоккеистов мрачной, почти гробовой тишиной. Здание вокзала промерзло так, что даже изнутри стены его были покрыты наледью. Выстроенное в лучшие для США времена по всем канонам конструктивизма, теперь оно выглядело заброшенным. Множество стремящихся ввысь прямых линий, большие окна, высокие потолки, огромные пространства внутри — все это теперь стало неуместным, неоправданным. Не было никакой возможности поддерживать здание в порядке и даже отапливать его как следует. Немногочисленные пассажиры ютились возле массивных нагревателей, переделанных из старых крупнолитражных движков. Громкоговорители установленные на стенах, с хрипом и треском извергали из себя приветственные спичи для гостей города:
«…результатом деглобализации и многочисленных военных конфликтов стало резкое сокращение поставок нефти и коллапс ее мирового рынка. Это вынудило ведущие автомобильные компании к кардинальным изменениям в производстве. В этот сложный период гениальными инженерами корпорации „Джи-Эм“ был предложен принципиально новый двигатель для авто, превосходящий ДВС во всем: мощности, экономичности, надежности и экологичности. Это был реактор микроядерного синтеза, компактный, простой в обслуживании, экологически чистый и не требующий заправки раньше, чем после десяти тысяч миль пробега…»
Автобус встречал их прямо у входа. Патрик взглянул на небо. Низкое, свинцово-серое, с рваными узорами туч, оно выглядело зловеще, недобро. Высотки, подпирающие его, слепо пялились на гостей провалами выбитых окон. Центр Детройта производил гнетущее впечатление — покинутый, обветшалый, лишь кое-где заселенный беженцами и маргиналами.
— Так парни, живо в автобус, — второй тренер Жак Лаперрьер для убедительности помогал себе руками, по одному заталкивая сонных хоккеистов в двери автобуса.
— Полегче, тренер, — поморщился Нилан, которому очередная команда Лаперрьера пришлась прямо в ухо. — И так башка трещит…
— С чего бы это, Криси, детка? — ехидно поинтересовался тренер. Тафгай скорчил невинную рожу:
— Акклиматизация, тренер. Влажный воздух, давление… ну вы в курсе. А еще говорят, здесь радиационный фон выше.
Послышались короткие смешки агентов. Рекруты молча занимали свои места.
— Так кончай препираться и залезай в машину, — рявкнул Лаперрьер и с силой пихнул Нилана ладонью в спину. К счастью, тафгай не сопротивлялся — иначе тренер, даже протаранив его плечом, не сдвинул бы с места.
Гостиница оказывается гнетуще-массивной многоэтажкой с выгоревшим, растрескавшимся фасадом и половиной заколоченных этажей. Портье, небритый, с воспаленными, запавшими от пьянства глазами, выдает им ключи, но отнести их вещи наверх некому. Лифт, к счастью, еще работает.
Патрик делит комнату с другим вратарем-рекрутом, Дагом Соетартом. Даг в хоккее уже одиннадцатый год, этот сезон — его последний. Худду-операторы говорят, что рекрут не должен чувствовать зависти или злости к партнеру по команде, но то, что говорят и то, что есть на самом деле — это разные вещи. Соетарт боится окончания своей карьеры, боится отправиться на свалку, хоть и понимает, что уже сейчас разваливается на куски. Патрика, пришедшего очевидно для замены, он сделал виновником происходящего с ним. Открыто Даг этого не показывал, но постоянно устраивал Патрику какие-то мелкие подлости: прятал вещи, мешал спать, вмешивался в ритуалы, портил обереги и талисманы.
