Я открыл глаза. Надо мной по-прежнему плавал белый потолок — то приближался, то удалялся. По-прежнему гудела лампа дневного света, и я вдруг отчетливо понял: это же больница! Я попал в больницу. Но кто — я?..
Как меня зовут? У меня ведь должно быть имя! Не зря же Эрфу спрашивал об этом… Хотя… Черт с ним, с именем. Что стало с моим портфелем? Успел ли я доехать до Североградского биологического института? Успел ли передать папки?..
Когда я выходил из самолета, портфель был у меня в левой руке… А потом был автобус. Я сел в старенький душный львовский автобус, и где-то посреди дороги он вдруг остановился. И водитель объявил, что дальше не поедет. Что-то у него там полетело, то ли ось, то ли втулка, то ли сальник… И мы стали вылезать на мокрый асфальт, а толстая тетка никак не могла просунуть свой гигантский черный чемодан в узенькую переднюю дверь…
В следующий автобус я не влез. Не влез, потому что тетка перегородила своим громадным чемоданом заднюю дверь. А оставшийся просвет заткнула бюстом… Эту тетку давно на колбасу пора, а ее в автобус сажают…
Одна рука у меня была занята портфелем… Погодите-ка, а чего это я, собственно, лежу? Мне на конференцию надо, а я разлегся! Болеть надумал, нашел время! Встать!
— Встать! — скомандовал я себе и погрузился во тьму.
* * *
Люк захлопнулся, и сумасшедшая женщина наверху захихикала:
— Попался, голубчик! Свеженький, шустренький, пальчики оближешь! Мне бы такого, у-эх-х!
Потом она затихла. Я ощупал рукой подстилку — листья. Гора листьев. От них пахло чем-то сладко-горьким — то ли лекарством, то ли духами.
Вот подлая ведьма — заманила! Но куда? Что это за Слуги Черепахи, кто будет облизывать пальчики оттого, что я свеженький и шустренький? Я вспомнил тварь, сожравшую пловцов в бухте, и содрогнулся. Что за мерзость они тут выкармливают человечиной? И хоть бы оружие какое под рукой было!
Я пошарил вокруг и наткнулся на холодную каменную стену. Камни шершавые, но не мокрые, не мшистые. Сухо — и то слава Богу. Вот и подстилка мягкая — заботливые! Или, может, их выкормыш только живых жрать любит. Я поднялся, вытер со лба холодный пот и тут же почувствовал, что рядом кто-то есть. Затаился, ждет. Чего ждет? Жрал бы сразу! Я сжал кулаки.
Видит он меня или нет? Падая, я не успел ничего разглядеть — слишком быстро все произошло. Но меня-то это существо должно было рассмотреть. Не дышит. А может, дышит, но тихо, и это я сам от волнения, как паровоз, пыхчу. Но если чудовище дышит тихо, то что же это за чудовище? Я представил гигантскую змею, подползающую ко мне во мраке, и едва не закричал от ужаса. Закричать не закричал, но зубами скрипнул. И тут же рядом со мной кто-то вздохнул. Неуверенно, тревожно, испуганно. По-человечески вздохнул.
— Кто тут? — спросил я громко. Голос мой прозвучал отрывисто и хрипло.
Вздох повторился совсем близко. Что-то холодное коснулось моей руки, я вздрогнул и отшатнулся. И почти сразу понял, что это была ладонь человека. Ударить? Но… Я никогда не бил первым. Не могу, не умею бить первым…
И снова холодная ладонь коснулась моего плеча. Нежно и боязливо. Я протянул руку в темноту, опасаясь наткнуться на чешую, крокодилью шкуру или жесткий панцирь громадного насекомого… Но коснулся чего-то теплого. Я протянул вторую руку, и тут же ко мне прижалось гибкое трепещущее тело, тонкие руки обняли меня за шею, а грудь обожгло горячее прерывистое дыхание.
— Кто ты?
Женщина молчала и только крепче прижималась ко мне. Грудью, коленями, всем телом. Я обнял ее.
Она не произнесла ни слова, но дышать стала короче и чаще. Провела ладонями по моему лицу, по плечам — боязливо, словно ожидая, что я ее оттолкну.
Немая? Убогая? Увечная? Почему в темноте, почему молчит?
Кожа у нее была гладкая и упругая и пахла солнцем и травами.
Нет, она не была ни увечная, ни убогая. Все у нее было на месте, и все льнуло ко мне. Все горело, и хотело меня, и боялось… И губы, теплые и мягкие, искали мои губы и послушно раскрылись навстречу им.
Она была неловкая и боязливая и все же стремилась ко мне…
Ее груди яблоками легли мне в ладони. Она вскрикнула и отшатнулась. И тут же темнота вздрогнула, заклубилась, концентрируясь в невидимый, но ясно ощутимый силовой смерч, меня качнуло в сторону… Женщина снова оказалась рядом, я схватил ее за плечи, и черный вихрь бросил нас на подстилку из листьев.
* * *
Луч света ударил мне в глаза, и визгливый женский голос спросил:
— Ну как? Хорошо?
— Хорошо, — пропел девичий голосок рядом со мной и добавил: — Закрой люк.
— Ха! Закрой! Вы молодцы, время даром не теряете. Но и я молодец: какого петушка тебе сыскала, а?
В отверстии люка в потолке появилась голова склонившейся над ним женщины.
— Закрой, — вздохнула девушка и, чтобы укрыться от бьющего в глаза света, перевернулась на живот и, прижавшись щекой к моей груди, обняла меня левой рукой.
— Ха-ха! Мой цыпленочек нежится. Мой цыпленочек уже не хочет идти в лабиринт?
— Уйди! — пробормотала девушка, приподнявшись, и ее волосы ласково коснулись моего лица.
— Сгинь, ведьма! — вполголоса рявкнул я, делая попытку забросать нас лежащими вокруг листьями.
— О, петушку понравилась курочка! — гнусно мяукнула женщина и захлопнула люк.
* * *
— Так это и есть любовь? — Девушка нежно, едва ощутимо провела пальцами от бедра до плеча. Погладила меня по щеке.
— Да.
— Хорошо. Но ты ведь уйдешь?
— Да, — сказал я и почувствовал, что она кивнула, будто и не сомневалась в ответе. — Как тебя зовут?
— Се, — сказала девушка чуть слышно, словно вздохнула. — А тебя?
— У меня нет имени. Я Пришедший.
— Да, конечно. Я буду звать тебя Дигуан, ладно?
— А что это значит?
— На языке древних это значит… — Се тихо рассмеялась. — Это значит Приносящий радость. Хочешь есть? — Не дожидаясь ответа, она взяла меня за руку и повлекла за собой.
Мы сделали несколько шагов, Се пошарила рукой по стене, и темноту пронзил тонкий луч света.
— Ну-ка, поднажми.
Я нажал плечом на какой-то деревянный щит, и он отошел в сторону. В комнату хлынул розовый свет начинающегося дня.
Се зажмурилась, потом осторожно открыла глаза и с улыбкой взглянула на меня.
— Так вот ты какой… — Она прижалась головой к моей груди — совсем еще девчонка.
Я погладил ее черные шелковистые волосы.
— Может, ты поешь потом? — Она вжалась в меня так сильно, что я перестал понимать, где мое тело, а где ее. — Я хочу любить тебя при свете. Ведь это можно?
— Можно, — сказал я.
* * *
Плоды были сочные. Сок стекал по подбородку и капал на грудь.
