— Идём, — приказал я старшему стражнику и потянул его за рукав.
Он послушно пошёл за мной, и когда мы уходили, не слышали ни сопенья, ни стука палки, бьющей по телу, лишь полный боли рёв истязаемого человека. Было любопытно, когда Гриффо утомится и «оно» решит присоединиться к нам. И столь же любопытно было, что останется от стражника. Хоть трудно было не согласиться с тезисом, что он получает лишь то, что в полной мере заслужил.
* * *
В камеру Клингбайла вели дверцы, по покрытому ржавчиной замку я понял, что ими давно не пользуются. Узнику подавали воду и еду через маленькое окошко в стене. Никто не задал себе труда, чтобы его обрешетить, так как даже ребенок не смог бы пролезть через этот проём. Я заглянул и увидел человека, лежащего на каменном помосте у противоположной стены камеры. Помост был шириной едва ли в локоть, поэтому узник, чтобы удержаться на нём, выцарапал дыры между кирпичами, и я видел, что сейчас, во сне, он цепляется ногтями за эти отверстия. Почему он так отчаянно старался удержаться на каменной полке? А потому, что в камере не было пола. А, точнее, наверняка был, но невидимый, покрытый слоем бурого месива. Настолько зловонного, что в какой-то момент мне хотелось отпрянуть от окошка. Месиво состояло из никогда не убиравшихся испражнений приговорённого и сочащейся со стен воды. Благодаря царящей вокруг меня тишине я слышал мерное «кап-кап» капель, стекающих по стенам.
Сын купца Клингбайла лежал, повернувшись лицом к стене, поэтому я видел лишь его спину с выпирающими мослами лопаток и тощие ягодицы, покрытые глубоко въевшейся под кожу грязью. Вдруг он застонал и повернулся. Это порывистое движение привело к тому, что он с плеском упал в отвратительное месиво. Он вскочил почти мгновенно. Нечистоты доходили ему до колен, но я обратил внимание на нечто другое. Так вот, лицо Захария было не просто обезображенным и помеченным сеткой давних шрамов. Через левую щеку, от уголка глаза до подбородка, тянулась отвратительная, воспалённая рана, а нос казался размозжённым. Очевидно, это были следы побоев, которыми хвастался молодой стражник (и за которые как раз получал соразмерную награду от Гриффо).
Молодой Клингбайл качнулся в сторону двери, расплёскивая вокруг вонючую грязь, потом подскользнулся и упал. Скрылся под поверхностью.
— А вот и искупался! — Стоящий рядом со мной мужчина рассмеялся искренним смехом кретина.
— Пошёл! — я оторвался от окошка и подтолкнул стражника. — Вытягивай его!
— Что вы, господин?! — он посмотрел на меня взглядом таким возмущённым, будто я предложил ему заняться содомией с собственным отцом.
Потерявший сознание человек не выдержит без дыхания дольше, чем хватает времени, чтобы произнести три-четыре раза «Отче наш». А я не хотел, чтобы Захарий умер. Он был моей надеждой на полторы тысячи крон. Поэтому Мордимер Маддердин решил позаботиться о своей и так не слишком надежной инвестиции. Одним движением я вывернул стражнику руку, так что он согнулся до самой земли. Он заорал и что-то хрустнуло у него в плече. Я выхватил нож и уколол его в шею.
— Я начну читать «Отче наш». Если после третьего «аминь» здесь не будет узника, то ты умрёшь… — предупредил я.
Я отпустил его, и он отшатнулся к стене.
— Но сапоги, штаны, господин… Провоняют…
— Отче наш, сущий на небесах..! — начал я.
— Уже, уже! — он подскочил к дверям и на кольце с ключами начал искать нужный.
Наконец, железо заскрежетало в замке.
— Осторожно, не сломай, — посоветовал я.
Он проскулил что-то невнятное, повозился ещё немного, а потом вырвал ключ.
— Не тот! — простонал он, глядя на меня с ужасом. Его грубо отёсанное, тупое лицо было преисполнено отчаяния.
— Первый «аминь» минул, — хмыкнул я. — Серебряная крона, если тебе удастся, — добавил я, поскольку старое, доброе правило гласит: «Позволь людям выбирать между палкой и морковкой». Правда, некоторые считали, что достаточно предложить палку либо много палок, но в данном случае я счёл, что стражник достаточно напуган.
Очередной ключ заскрежетал в замке и на этот раз с натугой, но всё-таки повернулся. Раз, и второй. Двери, дёрнутые сильной рукой, пронзительно завизжали. Мужчина соскочил в камеру, разбрызгивая вонючую жижу (я предусмотрительно отступил на шаг), поскользнулся, опрокинулся и окунулся с головой. Вскочил, наверное, ещё быстрее, чем упал, после чего грязно выругался длинной и замысловатой тирадой, фыркая и отплёвываясь одновременно. Он нащупал лежащее на полу тело и вытянул его. Крепко обхватил и перебросил себе через плечо. Донёс до дверей и уронил к моим ногам. В последний момент я подставил ступню, чтобы череп молодого Клингбайла не ударился о камни, а задержался на моем сапоге.
— Получилось, господин. — Стражник с чувством сплюнул чем—то густым и коричневым, а затем обильно высморкался на камни.
Сначала я хотел ему приказать, чтобы он привёл узника в чувство, но решил, что сам сделаю это намного лучше. Я присел на корточки над телом и приложил пальцы к шее Захария. Артерия пульсировала. Пусть слабо, но, всё-таки, пульсировала. Я поразводил его руки, нажал на грудную клетку, а когда его стошнило, и я услышал судорожное дыхание, понял, что все в порядке. Конечно, в порядке, если дело лишь в захлёбании. Но с остальным всё было хуже. Особенно меня беспокоила грязная, огромная рана на лице. Узник искупался в нечистотах и ужасно вонял, поэтому пока я не мог определить, начало ли гнить тело. Если да — дни Захария были сочтены. А из этого следует, что у меня никогда не будет случая пересчитать обещанные полторы тысячи крон. Кроме того, сына купца в камере заморили голодом почти насмерть. Несмотря на то, что он был намного выше меня (и поверьте мне, ваш покорный слуга не относится к карликам), я был почти уверен, что поднял бы его одной рукой.
— Берись, — велел я стражнику, указывая на лежащее на камнях тело.
И тут появился Гриффо. На его обычно бледном лице был кирпичный румянец, а на лбу выступил пот.
— Что с ним? — бросил он.
— Если умрёт, то умрёт, а если выживёт, то жить будет, — я припомнил шутку, когда-то услышанную от студиозов лекарской школы. Хотя — Воистину! — мне было не до смеха, потому что мои полторы тысячи крон как раз валялись и подыхали.
— Я вызову лекаря с Равенсбурга, — пообещал побледневший Фрагенштайн. — Сейчас велю послать за ним.
— А что там, милостивый государь, с молодым? — стражник робким, тихим голосом спросил об участи дружка.
— Упал с лестницы, — холодно сообщил Гриффо. — Да так неудачно, что разбил себе череп.
Мужчина громко сглотнул слюну, а я подумал, что быть подчиненным Фрагенстайна, это действительно нелёгкий кусок хлеба. Не то чтобы я не осуждал неоправданно жестокого поведения стражника, но безжалостность действий Гриффо меня, однако, мягко говоря, поразила. Кроме того, было видно, насколько сильные позиции он занимал в городе, если мог позволить себе безнаказанно убить человека. И это не первого попавшегося нищего или бродягу, а городского стражника при исполнении.
