Король сжег тело и сознание вора одной мыслью. Последней картиной, промелькнувшей перед глазами вора, была кричащая женщина, на которую хлынула горячая кровь насильника. Потом вор стал безусловно мертв, а последний проситель пересек крышу дворца.
Темплары гражданского бюро, готовившие петиции — за деньги, взятки и прочие подношения — написали заявление от купца по имени Эден. Хаману, по ошибке, решил что Эден — имя мужчины, и ошибся еще раз, когда коснулся сознания купца, решив что это сознание мужчины. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Вопреки утверждениям Энвера, Хаману не был всеведущ и знал далеко не все. Никто, даже он, не в состоянии знать все обо всяком живом существе. О мертвом, совсем другое дело. Сознание мертвого выдавало все свои секреты, а потом уже было бесполезно. Впрочем, Хаману не убивал ради секретов.
Обман совсем другое дело.
Он смотрел как эта женщина-купец — Эден — поднимает подол своего платья и перешагивает через обожженные остатки очередного неудачливого просителя. Самого неудачливого просителя, на самом деле.
В ее сознании было отвращение, но не страх. Отвращение к трупу, решил с надеждой Хаману. Он сам — Хаману, Король Урика — имел дело с очень немногими женщинами, не считая женщин-темпларов и проституток. На его репутации висели тяжким грузом события давно прошедших лет. Почтенные семейства прятали от него своих жен и дочерей, как если бы от него можно было что-то спрятать.
Эта Эден, в белом льняном платье, с пышными черными волосами и ненакрашенным лицом, была воплощение респектабельности. Значительно более респектабельна чем юный аристикрат — последний перед ней — чьи кишки уже начали вонять под кровавым светом черного солнца.
Хаману в общем-то было все равно, что Ренади Солеюз унаследовал свое состояние убив отца, братьев и всех остальных родственников; король не вмешивался в дела семьи. Хаману не был разгневан и тем, что обвинения водяного вора Ренади против соседей не стоили выеденного яйца эрдлу; напротив, наглость была верным путем к королевской милости. Но молодой лорд соврал, когда Хаману задал несколько вопросов о финансовом положении поместья Солеюз, и, что еще хуже, дурак рассчитывал на заклинание осквернителя-шарлатана, которое тот спрятал в коже ящерицы и которое якобы сможет защитить его, пока он врет.
За ложь Хаману убивал.
Наследственная гордость Солеюзов была уничтожена мыслью и огнем — в основе их обоих есть что-то от волшебства — с точностью солдата. Теперь Хаману и Урику была нужна семья аристократов, которая могла бы управлять поместьем и людьми, лордом которых был покойный Ренади. Скорее всего он предложит эту честь Энверу. После более чем векового присмотра за личной жизнью короля, решил Хаману, дела по управлению поместьем будут детской игрой для такого как Энвер. Но, возможно, он предложит наследство Солеюзов этой Эден, плоскогрудой женщине-полуэльфу с мужским именем.
Ему не хотелось убивать ее. Двое просителей в одно утро: слишком расточительно.
— Почему ты здесь? — спросил Хаману. Его темплары написали, что она предлагает сделку. Это не удивтельно: она купец, торговля — ее работа и ее жизнь. Но что за сделку? — Расскажи подробно.
Она заколебалась, беспокойно облизывая губы своим бледным языком и теребя руками свое льняное платье. — О Могучий Король Урика, Король Атхаса, Король Гор-. — Ее лицо стало бледно, как платье: она сбилась с рима, забыла его титулы и ее сознание — Хаману знал это наверняка — стало пустым.
— И так далее, — сказал он, помогая ей. — Я внимательно слушаю тебя.
— Я пришла с посланием от моего мужа, Чорласа, он входит в Дом Верлизаен.
— Я знаю о Доме Верлизаен, — согласился Хаману. Как и следовало из их имени, Верлизаен были чистокровные эльфы. Три поколения назад они обменяли свои стада канков на шум и крики Эльфийского Рынка Урика, почти легального. Примерно сто лет назад кое-кто из племени ушел из Урика, основав торговый дом, который действовал вполне цивилизованными средствами. Шаг вниз, без сомнения, с точки зрения клана Верлизаен, и вполне достаточно, чтобы объяснить плоские, разбавленные человеческой кровью черты лица Эден.
В прошении стояла сделка, а не послание, но знание иногда важнее воды или золота, и является хорошим основанием для сделки. Эден еще не соврала ему.
— Что за сообшение? — продолжил король, заинтересовавшись, какую сделку может предложить ему эта женщина.
Эден сделала то, что на первый взгляд могло показаться еще одним нервным жестом.: она стала ласкать большие бледно-зеленые бусины на своем браслете. Потом раздался клик, привлекший внимание Хаману, и когда ее пальцы разомкнулись, свернутая к кольцо полоска пергамента оказалась в ее трепещущих пальцев.
Было бы слишком просто, если бы это оказался яд, или заклинание, так как ни то ни другое не могло ему навредить. Помимо всего прочего, Хаману не был смуглым человеком, которым казался сейчас. Но его охрана должна была найти этот пергамент, и он спросит с них еще до заката.
— Мой муж дал мне это.
Пергамент выскользнул из ее пальцев и упал на черный мраморный стол. Хаману поднял его и прочитал слова, написанные Чорласом, о трех сотнях деревянных шестов, которых везут караваном из Нибеная на восток, в пустынный оазис, и там оставят без охраны, под лунным светом. На вид кажется, что шесты сделаны из простого коричневого дерева, писал Чорлас, который все знал абсолютно точно, так как был владельцем каравана, направлявшегося на восток. Но эти шесты оставляли пятна на руках караванщиков, которые переносили их, а потом их казавшееся коричневым дерево стало отсвечивать металлом, похожим на бронзу.
Дерево агафари, без сомнения, самое драгоценное достояние Нибеная и достойный соперник зазубренным обсидиановым мечам — стандартному вооружению солдат Урика. В настоящее время Урик и Нибенай не воевали, во всяком случае открыто, хотя настоящего мира между Львов и Королем-Тенью не было с тех пор, как они завладели своими нынешними владениями много лет назад. А в последние три года между городами не было даже торговли, и для этого было множество причин, как например взаимная зависть и недоверие между Хаману и его братом-королем, не в последнюю очередь подогретая предательством Урикита-темплара по имени Элабон Экриссар.
На самом деле как раз именно сейчас не было вообще никакой торговли между Уриком и другими городами Пустых Земель, населенных по-преимуществу людьми. И никаких посетителей. Все жители Урика оставались там, где они были в области Хаману, когда он выпустил свой декрет, а иностранцы оставались снаружи; нарушение каралось смертью.
