Странно… Мне нужно присмотреться ко всему, к Рамир… Может быть, тогда я и пойму. Без всяких вопросов. Так было бы лучше всего. Так нужно, чтобы помочь той, кто не хочет… или не может просить о помощи…" – Давай поговорим обо всем. потом? Хорошо?
– Да, – кивнула Рамир. Отложить разговор – что могло быть легче и проще?
– Вот и славно, – улыбнулась ей Фейр. – Ну, а теперь не пора ли нам вернуться в тепло повозки и отдать сну хотя бы два-три часа, что были отведены ему?
Умолкнув, она несколько мгновений ждала ответа молодой рабыни, но та, устремив взгляд куда-то вперед, словно увидев в цепи повозок нечто, что привлекло ее внимание.
– Рамир, – позвала ее старуха.
– Прости, Фейр, я… О чем ты сейчас говорила?
– Пора вернуться в края сна. Пока он, властью той дремы, в которой мы с тобой находимся, не прорвался в мир яви, наполняя его своими тенями-призраками и видениями-кошмарами.
– Да, ступай…
– А ты?
– Я… Чуть позже… Мне нужно…
– Немного побыть одной? Подумать, да? – старая женщина понимающе кивнула. – Конечно, милая. Но не задерживайся, а то простудишься. И не уходи далеко от повозки. Пустыня может быть очень обманчива, тая беду.
– Я буду осторожна. И скоро вернусь. Обещаю! Спокойной ночи, мама!
– Спокойной ночи, дорогая, – и старуха медленно, тяжело переступая – переваливаясь с ноги на ногу, засеменила назад, к пологу повозки рабынь.
Провожая ее взглядом, Рамир нервно потирала ладони, дышала на них, согревая. Ей не терпелось поскорее сорваться с места, она с трудом дождалась того мгновения, когда полог, наконец, успокоился. И бросилась вперед, обгоняя одну повозку за другой. Ее сердце бешено стучалось в груди, словно стремясь птицей вырваться на волю.
– Ами! – окликнул ее негромкий голос.
– Дан! – рабыня закрутилась на месте, ища взглядом друга, которого узнала уже даже по тому имени, которым назвал ее друг. Это было имя лишь для него. Она нервничала, ища его взглядом и не находя. – Где ты?
– Здесь, – голос зазвучал совсем рядом, возле самого уха, так что та даже вздрогнула от неожиданности. – Тише, тише, милая, – зашептал мужчина, рука которого опустилась на плечо подруги, успокаивая. – Все в порядке, это я, действительно я, а не моя тень.
– Да, – она улыбнулась, закрыв глаза, сдвинулась чуть назад, оказываясь в его объятьях, дотронулась щекой до его руки, – я чувствую твое тепло. Среди холода мира оно – огонь, сама жизнь.
– Дорогая моя… – он коснулся поцелуем ее волос.
– Нет, не сейчас, – мягко остановила его Рамир. – Мы не можем так рисковать – нас могут увидеть!
– Кто? Все спят. Иные же далеко.
– А если вдруг? Если кто проснется?
– На переломе ночи? Когда сон сильнее страхов и воли? Нет!
– Но мы же не спим.
– Мы – другое дело! Нами движет чувство, которое…
Рамир не дала ему договорить, продолжая:
– И Фейр не спит…
– Да, я видел ее, – Дан нахмурился, – рядом с тобой. Вы говорили… Надеюсь, ты не отрыла ей нашу тайну?
– Мне было тяжело и мучительно больно таиться от нее. Если бы это была только моя тайна, я бы не удержалась, веря, что она поймет и поможет, но… – на миг умолкнув, она прикусила губу. – Но я не могу допустить, чтобы опасность угрожала тебе!
– Да при чем тут я! – он взмахнул руками. – Ради тебя я готов умереть! Лишь бы ты жила! Но ты ведь знаешь, что случится, если правда откроется?
– Знаю… – вздохнув, рабыня потерянно опустила голову на грудь.
– Как ты думаешь, она догадывается?
– Фейр? Вряд ли… – Рамир задумалась, затем качнула головой: – Нет.
– А если бы… Она стала б следить за тобой?
– Я дождалась, пока она вернется в повозку! – тотчас беспокойно вскинулась рабыня.
– И, все же?
– Думаю, нет, – она вновь успокоилась. – Фейр мне доверяет.
– Пока доверяет.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Рано или поздно она начнет сомневаться. А она мудра. И внимательна. Она все поймет… Ты готова?
– К чему? К разговору с ней? Или наказанию?
– Нет. К тому, чтобы покинуть караван.
– Сейчас? – она отшатнулась от него, обернулась, взглянула с нескрываемым ужасом.
– Потом может быть поздно.
– Уйти из каравана…
– Мы ведь говорили об этом, готовились.
– Да, но…
– Ами, родная, – он взял ее за плечи, заглянул в глаза, – сейчас – лучшее время.
Все спят. И видишь – метель начинается! Ветер уже кружит снег, застя глаза, тая следы и мысли. Словно сама пустыня на нашей стороне.
– Мы далеко от города… Здесь нет жизни…
– Мы справимся. Последняя повозка в караване, я спрятал в ней запас огненной воды и еды. Достаточно для перехода. И там, рядом два оленя… Мы выживем! Сможем! Мы…
Мы создадим новый караван! Наш караван! Пусть он будет маленький, но… Надо же с чего-то начинать! Потом он разрастется, и…
Она смотрела на него во все глаза, восхищаясь, удивляясь, сочувствуя. Как он был красив в этот миг – невысокий сутуловатый раб, который с раннего утра и до позднего вечера возился с оленями, такой невзрачный и незаметный.
Даже если кто и видел пару раз их вместе, не придал значение. Что может чувствовать красавица, глядя на такого? Ничего, кроме жалости. Потому что никто, кроме нее, не видел души этого уже немолодого, с сединой в волосах молчуна. А она была прекрасна! Добрый. Искренний. Честный. И такой желанный! Рамир знала – он не просто восхищался ее красотой, но любил всем сердцем, всей душой. И она любила его, зажегшись от него этим чувством. Она была так счастлива!
И не только в те редкие мгновения, когда им удавалось, спрятавшись ото всех, немного побыть наедине друг с другом, но и все остальное время светлого ожидания новой встречи, касанья глаз, счастья жить на одной земле, в одно время, идти одной дорогой…
Она приблизилась к нему, пробежала тонкими точеными пальчиками по щетинистой щеке.
– Почему?
– Что, милая?
– Почему мы должны бежать? Почему нам нельзя быть счастливыми здесь?
– Ты ведь знаешь, родная – раб не может создать семью. У него… – он специально говорил – "у него", не "у меня", словно имея в виду кого-то другого. Так было легче. Обидно, больно, но не настолько, чтобы в кровь кусать губы и выть от беспомощности все изменить. Нет, Дан должен был быть сильным. Не для себя – ради нее. – У него нет такого права.
– Но почему? Почему?! Ведь даже звери не лишены возможности продолжать свой род, а мы… Чем мы хуже? Почему мы любим, если нам нельзя? Почему… – ее душили слезы.
– Это так несправедливо!
– Такова жизнь… – Дан вздохнул, поджал губы, затем повторил: – Такова жизнь. Но мы можем все изменить! – встрепенулся он. – Сами! Достаточно только уйти из каравана!
